– Всё, еду! – Теперь я сожалела о своём срыве, но в тот момент иначе не могла. – Лёль, ты у себя сейчас выйдешь и ляжешь спать, после смены. А я Дрону рвану – вызывает.

– Вот ещё номер! Ты же его испугаешь до кондрашки. Да и доедешь ли? Может, всё-таки я отвезу? Не чужая ведь…

– Конечно, не чужая. Но ты очень устала, – примирительно заворковала я. Боялась, что опять пойдут вопросы. Я Лёльке признаюсь, сто пудов, но только позже. Как здорово, когда не делишь женихов с подругой!..

– Было бы предложено. «Тачка» твоя, – пожала плечами Лёлька. – Только на меня не обижайся из-за Тарьи. Хотела, как лучше, а вышло, как всегда.

– Господи, на тебя-то за что?! – изумилась я. – Теперь уже скажу… Я ведь уже была в консультации.

– И что? – Лёлька лихо влетела в Зелик. И я вся сжалась, представив за этим же рулём Водовозова. – Почему же тогда к Тарье ездила?

– Врачиха сказала, что у меня в груди уплотнение. Может развиться опухоль, и надо рожать. А я тогда не хотела. Хорошо, что на Тарью нарвалась. А любой другой без разговоров вычистил бы, за бабло…

– Что ни делается, всё к лучшему, – философски заметила Лёлька. – С этим, мать, шутки плохи.

Мы, как и тогда, нырнули на улицу Красных Командиров. Только сейчас голые деревья терялись в тумане, а по лобовому стеклу елозили «дворники».

– Ты только не комплексуй, слышишь? Мне отец всегда напоминал слова Высоцкого, когда было хреново. «Не боись: если тонешь, дружище, значит, есть и в тебе золотник». Золото же тяжёлое, оседает на дно. А поверху плавает совсем другая субстанция…

– Это верно. – Я откинулась на спинку сидения, ещё раз взглянула в зеркало. – Одного боюсь – как бы гаишники меня с такой рожей не задержали.

– Наплети им что-нибудь, – посоветовала неунывающая Лёлька. Она, уже в который раз, словно прочла мои мысли. Мы как раз заворачивали во двор её пятиэтажки на проспекте Ленина. – Например, из-за бой-френда с соперницей поцапалась. Кстати, на это очень похоже. И тогда тебя уже ни о чём не спросят.

– Лёль, ты уж забей на всё это, не парься. – Я выбросила в «бардачок» перепачканную в крови салфетку. – Сейчас учёные пришли к выводу, что дети получаются психами из-за пищевых красителей. Может, в этом и причина? Почему я такая выросла?

– Серьёзно? – Лёлька уже хотела вылезти из машины, но тут повнимательнее ко мне пригляделась. – Между прочим, в этом что-то есть. Раньше вот продукты натуральные были, и люди вели себя примерно. А мы с тобой будто специально делаем только то, за что потом бывает стыдно. Всё, мать, пока. Если не берёшь с собой, я побежала. Спать действительно хочется – сил никаких нет. Кстати, батя мой тебе кланяется.

– Неужели?! – Я даже поперхнулась. – Спасибо! Как он?

– Ничего. Он внесён в «лист ожидания» на «Cadillac SKI». Ещё не решил, какую версию взять – длинную или укороченную. Сидения в три ряда, телик на потолке. Салон просторный, и внутри тихо, прохладно. У него же сердце больное, так что это важно. Разгон до ста километров за шесть секунд, прикинь! Бегает на девяносто втором бензине. Обещал мне авто завещать. Юморит по-чёрному, как всегда…

15 апреля (день).

– Пардон?.. – Дрон сразу заметил царапины и синяки под гримом. Шеф встретил меня во фланелевой ковбойке, чёрных спортивных штанах и в клетчатых шлёпанцах. – Что за картина маслом?

– Это всё личное, – отмахнулась я. Скинула куртку, повесила на «плечики». – К службе отношения не имеет.

Так привыкла кататься до Смолячково и обратно, что могла одолеть этот путь с закрытыми глазами. В дороге окончательно проветрилась, и перед Дроном предстала собранная, спокойная. На заправке, куда пришлось свернуть, округлили глаза, но ничего не сказали.

– Раздевайся, проходи, – елейным голосом пригласил Дрон. – Богдан Михалыч, глянь на свою сестрёнку! Говорит, личные дела.

– Едрёна кочерга! – Богдан пятернёй взъерошил свою пышную шевелюру.

За окном комнаты как раз брызнуло солнце, зажигая волосы брата бронзой. Наши одинаковые чёрные глаза встретились и сцепились в поединке. Уступать никто не хотел.

– Где тебя так? Что, сдачи дать не смогла?

– Обстоятельства не позволяли, – туманно пояснила я, соображая, на кого бы свалить свой грех. – Да не обо мне речь. Лучше расскажите новости, как обещали. Для чего тогда неслась, как ошпаренная?

– Я сейчас кофе сварю, – сообщил Дрон. – Ты как насчёт этого, Марьяна?

– Всегда за! – Мне пришлось встать спиной к окну. Другое, в торцевой стене дома, было загорожено шкафом.

Когда Дрон удалился в маленькую кухоньку, братец бесцеремонно взял меня за подбородок, развернул к себе. Я одёрнула свой кардиган, расправила на коленях джинсы и приготовилась к обороне. Богдан был в связанном Кристиной лиловом пуловере и благоухал туалетной водой «Евгений Плющенко». Кстати, парфюм подарила я – на день рождения, второго января. Джинсы Богдан уже не носил – считал, что майора не солидно. Чёрные, с фиолетовым отливом, брюки выбрала ему, разумеется, жена. Я лишь одобрила это её решение.

– Говори, как было! – тихо приказал Богдан. – Это ведь не следы ногтей. Похоже, что тебя возили фейсом по неровной поверхности. И глаза красные – значит, ревела.

– Ты – Шерлок Холмс! – отдала должное я.

– Знай питерских сыщиков! – Брат ударил себя в грудь кулаком. – Итак, молчишь? Тогда скажу я. Твой взгляд свидетельствует о многом. Если бы тебя кто-то побил, а ты не смогла ответить, в глазах была бы ярость. Уж я-то свою сестрёнку знаю. А ты погружена в себя. Такого раньше никогда не было. Кроме того, я явно чувствуешь себя виноватой. Перед кем? За что? Я тебя просто не узнаю…

Я ничего не успела ответить, но втайне поразилась его проницательности. Вошёл Дрон с подносом, где стояли пластмассовые чашки с кофе. Других у него пока не было. Совсем недавно прошло новоселье, когда Дрон водворился сюда. Конечно, мы с Лёлькой расстарались – сами себя не узнали.

Пышки аж с Большой Конюшенной привезли, хоть могли найти и поближе. В ресторане заказали бефстроганов с грибами. К нему взяли водки – как без этого? И я, холера, пила, как сапожник. Корюшку под соусом из молока и вина приготовила Гертруда Стефановна – жена Петренко.

Нам, уроженкам Питера, стыдно должно быть. Гертруда ведь из Ялты, дальняя родственница Дрона. Мы с Лёлькой шёпотом постановили, что больше такого позора не будет. Корюшка – это только наша рыбка! Зато ленинградский рассольник с курицей сварили Дрону на несколько дней. Шеф очень покладистый и благодарный. Так и хочется его ещё чем-то порадовать.

– Поначалу, когда только приехала в Ленинград, плохо понимала местную кухню, – призналась Гертруда. – Странная какая-то, помесь русской с европейской. Потом мне объяснили, что причина этого – обилие заграничных поваров. В столице жило много знати. Они выписывали всяких французов, немцев, итальянцев. И рецепты навсегда оставались здесь…