— Что случилось? — с беспокойством спросил он, через мгновение уже сжимая Вику в объятьях.

— Ты случился! — она вжалась ему в плечо, — ты случился в моей жизни, и я больше не знаю, как мне жить и притворяться, будто бы ничего не произошло.

— Не говори так, — рука легла на её волосы, — и не надо больше притворяться. — Андрей мягко разжал объятья и взял Вику за плечи, посмотрел ей в глаза, — мы достаточно притворялись оба.

— И ты? — спросила Вика, глядя снизу вверх.

— Даже слишком.

— В чём же? — она хотела услышать правду, какой бы она ни оказалась.

— В том, что я могу спокойно сидеть за стеной и не думать каждое мгновение о тебе. В том, что не слежу специально за тобой из окна или не жду случайной встречи возле дома или двери.

— О чём ты говоришь? Я не понимаю, — Вика покачала головой.

— О том, что ты не выходишь у меня из головы с первой нашей встречи и чем дальше, тем сильней ты влезаешь мне под кожу. Я сплю с мыслью о том, что сегодня могу тебя увидеть, я заливаю огонь, а в клубах дыма твоё лицо, Вика. Я грежу наяву тобой. Прости меня.

— За что? — не поняла его Виктория.

— За то, что столько времени обманывал тебя. За то, что молча ждал вместо того, чтобы самому прийти. За то, что сказал тебе утром, что мы будем держать друг друга на расстоянии. Будем всего лишь пластырем для душевных ран. Ты не пластырь для меня, Вика, ты моя система жизнеобеспечения, дефибриллятор, который выравнивает стук моего сердца.

Вика шокировано смотрела ему в глаза, пытаясь увидеть в них обман, ведь не мог он за такое короткое время разлуки так измениться. Реальны ли его внезапные признания? Что произошло с ним там дома, чтобы он вот так с ходу, войдя к ней, начал переворачивать с ног на голову свой мир.

— Что-то случилось? — она положила ладонь на его щеку, — что произошло дома?

— Нет, ничего… я просто… — потерялся Андрей в несвязных объяснениях, видимо, понимая, как странно и внезапно звучат его слова, — я не знаю. Всё так наложилось. Когда я рассказывал о себе утром, я будто во времени назад вернулся, где мне одиноко и всё плохо, а потом… Потом я пришёл домой и взглянул на всё другим взглядом. На тебя по-другому взглянул и на себя.

— Я понимаю тебя, — Вика попыталась его успокоить, — я не требую от тебя ничего, это был просто порыв. Мне не нужно от тебя никаких обещаний или признаний. Правда. — Вика говорила эти слова и сама себе не верила. Но они были правдивы и шли из самой глубины души, — не надо ради меня меняться, пожалуйста! Я не буду на тебя давить, я не имею никакого на это права…

— Постой, — он взял её руки в свои, — подожди, ты ничего не поняла. Я пришёл домой и там эти таблетки, а я забыл их принять… ещё вчера днём, когда с работы вернулся. И ничего не случилось, понимаешь?

— Нет, — честно ответила она. Вообще ничего не понимала.

— Они должны меня успокаивать и стабилизировать вроде бы как, чтобы не случались новые панические атаки от любого потрясения. А вчера было очень много потрясений, я испугался за тебя Вика. Я чертовски испугался, когда нашёл тебя. Чуть с ума не сошёл, понимаешь? — он заглядывал ей в глаза ища осознания и не находил, — Вика, я чуть не спятил от страха, держа в руках твоё безвольное тело! И не сошёл! Я собрался, я сконцентрировался, нашёл аптечку, привёл тебя в чувство, вызвал полицию, отвёз в больницу. Ходил по коридорам в ужасе от того, что мог сделать с тобой этот урод, пока ты была без сознания. И всё равно ничего! — продолжал Андрей, а Вика всё ещё качала головой, ничего не соображая, — Разумов — дурак! Он считал, что ты выбиваешь меня из равновесия, что приступы случаются из-за тебя, а ты наоборот! Ты собираешь меня воедино, понимаешь? С того поцелуя в лесу, когда я от раскатов грома улетел к чертям в преисподнюю, а ты меня вернула.

Вика помнила то мгновение, когда она растерянная и напуганная не знала, как ему помочь и что это за приступ. Помнила, что решила его поцеловать, толком не зная для чего, просто чувствуя, что так надо. Так правильно.

— Я испугалась и не понимала, что делать. Не знаю, почему я тебя поцеловала. Это казалось правильным, — объяснила она свой поступок.

— Это и было правильным, — подтвердил Андрей, — это возможно и было единственно правильным. Сегодня я вернувшись домой увидел стену, которую ты красила, — Вика тоже её вспомнила, особенно те отпечатки рук, что остались на ней от их внезапной близости, от того, как она прогибалась, отдаваясь Андрею. — Я тогда мучился от бессонницы, от кошмаров, поэтому засыпал на ходу, и ты снова пришла. И мне стало так спокойно и так хорошо, пока ты рядом. Так… — он не мог найти правильных слов, а Вика прокручивала в памяти моменты его сладкого сна на залитом солнцем диване, думая о том, что, выходит, это она своим присутствием дарила ему спокойствие, — и ты… ты так смотрела на меня тогда. Я тебе нравился. Такой, каким был, просто нравился. Ты хотела меня, а я не мог… не мог перед этим устоять. Перед этим чистым желанием без предрассудков и страхов, без жалости и… и попытки меня утешить или обмануть. Ты была так чиста в этом, так честна. И когда ты убежала, я так боялся быть неправым. Так боялся ошибиться, потому что… — он покачал головой.

Потому что поверил, что может кому-то нравиться? На глаза Вики наворачивались слёзы. Она сделала ему так больно тогда своим побегом.

— Я не… я не потому убежала. Просто для меня всё было так сложно, я так запуталась. Я так боялась, что это я обманываю тебя… и себя тоже. А ты мне на самом деле нравился. Я правда хотела тебя, смотрела и хотела, ты был таким красивым, таким… желанным. Я только и могла, что думать о тебе, — Вика вытерла, сбежавшую предательскую слезу, но признания выдавливали из неё непонятные ей эмоции. А Андрей, он так смотрел на неё сейчас, что становилось ещё хуже, — я сбежала потому, что боялась. Но не тебя, я боялась поддаться тому желанию, что ты вызывал у меня. Я боялась поддаться этим чувствам, боялась боли, которая за ними последует. А