Джон Грант сидел неподалеку от края шахты, глядя на то, как завитки дыма поднимаются в небо и как его боевые товарищи, кашляя и тяжело дыша, вылазят из шахты. Позади себя они тащили двух турок, которые, спасаясь от пламени, угодили в руки своих противников.

– Ну что же, послушаем, что эти милые мальчуганы расскажут нам о том, где прячутся их остальные друзья, – с победоносным видом произнес один из воинов.

– Крысы перемещаются стаями, не так ли? – сказал другой. – Я уверен, что вот этих крыс можно убедить в том, что будет лучше, если они расскажут нам, где находятся другие гнезда.

Джон Грант понаблюдал за тем, как несчастных азапов повели в ближайшее караульное помещение, а затем откинул голову и посмотрел вверх, на небо. Там не было ни луны, ни звезд. Вместо них над Константинополем висело покрывало из облаков, и поэтому город стал чем-то похож на труп, облаченный в погребальный саван.

Позади Джона Гранта, на востоке, появившийся у линии горизонта еле заметный свет предвещал восход солнца. Шотландец почувствовал, что, несмотря на его усталость, заснуть ему сейчас не удастся. Он положил голову на колени и сконцентрировал свое внимание на восприятии движения мира в безграничном пространстве.

– Ты задавался вопросом, почему твоя славная подружка пренебрегает тобою сегодня? – спросил Дука. Поскольку он вызвался толкать перед собой стул на колесах – «колесницу» Константина, – его вопрос, получалось, был адресован затылку принца.

– Я уверен, что у нее есть более важные и интересные дела, чем толкать тачку по дворцовым помещениям каждый божий день, – сказал Константин. – По правде говоря, мне нравится думать о том, что она занимается сейчас какими-то собственными делами и не чувствует себя отягощенной весом моего неподвижного тела.

Он произнес эти слова, как он сам надеялся, беззаботным тоном, но в глубине души его вообще-то удивляло отсутствие Ямины, которая даже не потрудилась сообщить ему, что не придет, и объяснить, по какой причине. Она не упоминала ни о каких-либо запланированных встречах, ни о других своих делах, но тем не менее прошли уже целые сутки с тех пор, как он видел ее в последний раз. Это было необычно, и, вопреки своей показной беспечности перед лицом своего старого наставника, он чувствовал себя неловко.

– Твоя свадьба будет настоящим чудом, – сказал Дука.

Они двигались по периметру внутреннего двора (того самого, в котором волею случая Ленья увидела Ямину). Константин предпочел бы остаться в своих покоях, но его друг настоял на том, чтобы вывезти принца на свежий воздух.

– А по-моему, она будет выглядеть бессмысленной, – возразил Константин. – Турки даже сейчас стреляют по городу из своих бомбард, чтобы заставить нас сдаться, и копают под нашими стенами днем и ночью. А мы тут готовимся согнать тысячи наших людей в собор Святой Софии, чтобы они поглазели на то, как двое из их числа – или же полтора – заключают брачный союз. Это безумие. Одно точное попадание в купол, и… Не дай Бог!..

– Ты просто смотришь на все это совсем не с той стороны, Коста, – сказал Дука. – Мы живем в таком городе и среди таких людей, которые нуждаются в подтверждении того, что жизнь идет своим чередом и что уничтожить наш образ жизни не так-то просто. Вы двое будете светом посреди тьмы.

– Этим людям лучше бы проявить свой энтузиазм на крепостных стенах, с мечами в руках, – стоял на своем принц. – Мне только жаль, что я не смогу присоединиться к ним и сделать что-нибудь значительное.

Обстрел продолжался, вокруг так грохотало, как будто на город налетела буря. Каждые несколько минут раздавался выстрел какой-нибудь из бомбард, а затем слышался грохот удара каменного ядра в какую-нибудь секцию стен, обращенных к суше и тянущихся аж на четыре мили. Повсюду в воздухе чувствовался тяжелый запах сгоревшего черного пороха. А еще создавалось впечатление, что наступает конец света. Тем не менее в сердце Влахернского дворца двое мужчин прогуливались, не обращая внимания на то, что творилось снаружи: один из них, молодой и необычайно худой, сидел на очень странном стуле на колесах, и его ноги то поднимались, то опускались, словно они были способны двигаться; второй, гораздо старше и довольно полный, решительно толкал перед собой этот стул, причем с таким видом, как будто ему тоже требовались физические упражнения.

– Почему ты решил остаться здесь, Коста? – спросил Дука. – Турки находятся так близко, что я готов поклясться, что чувствую их запах. Они сосредоточили значительную часть своих обстрелов на Калигарийских воротах, то есть очень близко от нас. Дворец сейчас мало чем отличается от казарм. А ты продолжаешь находиться в нем…

– Меня такая ситуация вполне устраивает, – ответил принц. – Это мой дом. Ты говоришь, что горожане нуждаются в том, чтобы видеть, что жизнь остается такой, какой она была раньше… Ну что же, я как раз и пытаюсь создавать для себя подобную иллюзию.

Дука медленно толкал стул вперед, наблюдая за тем, как тоненькие ноги Константина то поднимаются, то опускаются.

– Как мы называем то чудовище, которое выставили над речкой? – спросил Константин.

– А-а, ты имеешь в виду гигантскую бомбарду, – сказал Дука. Тон его голоса тут же изменился: это был уже не друг, ведущий беседу, а наставник, наслаждающийся своим превосходством по части знаний. – Я с удовольствием сообщаю тебе, что того ужасного и необычного чудовища уже больше не существует: оно разлетелось на части несколько дней назад, убив при этом тех свиней, которые его обслуживали.

Довольно улыбнувшись при мысли о неудачах, которые недавно постигли их врага, он продолжал:

– Ты говоришь, что тебе жаль, что ты не можешь сражаться на стенах? А мне жаль, что ты не был на наших стенах, обращенных к морю, и не видел унижение османского флота.

– Какое еще унижение? – оживился Константин.

– Замечательное, Коста, просто великолепное. Дело рук самого Бога, сказал бы я.

Чувствуя, что услышит сейчас интересный рассказ, и радуясь тому, что он его убаюкает и перенесет в его воображении куда-то далеко за пределы крепостных стен, Константин расслабил мышцы шеи и плеч и, упершись затылком в верхнюю часть спинки стула, закрыл глаза.

– На утро двадцатого дня апреля наши наблюдатели заметили четыре каракки, которые гнал по Мраморному морю сильный южный ветер, – начал Дука. – Они были генуэзскими, и прислал их сам Святейший Отец. Хотя он, возможно, и презирает нашу веру, он все же обеспокоен гибелью такого большого числа людей. Когда каракки подплыли поближе, их заметил турецкий флот, который стоял в боевой готовности у входа в Босфор. Я не сомневаюсь, что ты легко представил себе, какие распоряжения были получены от Мехмеда, когда он узнал, что к Константинополю приближается флотилия, везущая добропорядочных христиан, оружие и припасы. Тем более что сам факт появления кораблей подарил перепуганным и измученным защитникам Великого Города очень нужную сейчас надежду на спасение.

– Ты должен написать книгу, – с некоторой долей иронии произнес Константин. – Твой полет фантазии заслуживает более обширной аудитории, чем я.