— Его величество избрал другое решение, — сказал Лианкур с глубоким поклоном в сторону Людовика.

— Прошу моих братьев, графа Прованского и графа д’Артуа, сопровождать меня сегодня в собрание, — твердо сказал король. — Я намерен объявить депутатам о своем намерении отозвать войска. Это докажет им, что я твердо решился дать им возможность довести до конца их совещания, потому что не имею другой цели, иного желания, как только выяснить себе волю народа.

Граф д’Артуа в ужасе отшатнулся; потом на его лице появилась язвительная усмешка. Старший брат короля, напротив, поспешил выразить монарху свое полное сочувствие.

В эту минуту вошла королева с толпой своих приближенных. Она была бледна и расстроена.

— Ваше величество, вы уже знаете, что произошло? — спросила она, схватив короля за руку.

— Скоро все опять придет в порядок, — с кротким достоинством ответил король, — я сам отправлюсь в собрание и докажу народу свое доверие к нему, объявив об отозвании войск из Парижа и Версаля.

На лице королевы выразилось крайнее изумление; она горестным жестом прижала руку к голове и медленно сказала.

— Этим поступком вы, ваше величество, подтвердите факт существования революции, и меня очень огорчает, государь, что вы еще раз хотите принять участие в заседании отвратительных, враждебных вам людей, благодаря их участию в собрании, его давно следовало распустить, как это и было решено в прошлом месяце.

— Разве там уже так много дурных людей? — со своей добродушной улыбкой возразил король. — Вот, например, пред вами два достойнейших члена собрания: мой старый, верный друг, герцог Лианкур, и член вашей свиты, граф де Ламарк. Не правда ли, граф, я могу рассчитывать на поддержку ваших сотоварищей в собрании?

— Государь, — с чисто придворной любезностью ответил де Ламарк, — партия дворянства, к которой я принадлежу, еще более утвердится в своих верноподданнейших чувствах; духовенство возблагодарит Бога за проявление королевского авторитета, а третье сословие увидит, что спасение — в руках монарха.

Король улыбнулся, а затем произнес:

— Скоро пора отправляться в собрание, их королевские высочества благоволят сопровождать меня. Герцогу Лиан-куру я поручаю отправиться вперед и немедленно по открытии заседания сообщить, что сегодня мы лично явимся в собрание.

Королева нежно и с большим волнением простилась с супругом. При виде его решимости и уверенности, которых прежде она у него не замечала, она снова начала надеяться; но скоро надежды уступили место прежнему беспокойству, и она вернулась в свои покои с грустно опущенной головой.

Заседание открылось рано, и начались бурные дебаты по поводу шагов, которые депутаты намеревались предпринять относительно короля. Граф Мирабо только что выразил в пламенной речи безусловное осуждение, чуть ли не проклятие по поводу праздника, данного королем иностранным полкам, когда появившийся в зале Лианкур подошел к эстраде оратора и, поднявшись на одну ступень, объявил о намерении короля явиться в собрание.

Изумление, потом тревога выразились на всех лицах. Депутаты повскакивали с мест и разделились на группы, обсуждая неожиданное событие. Начались горячие, длинные речи относительно того, как принять короля. Наконец Мирабо снова вскочил на трибуну и голосом, покрывшим все остальные голоса, провозгласил.

— Печальное, молчаливое уважение — вот единственный прием, который мы можем оказать монарху. В момент всеобщего горя молчание является для королей самым действительным уроком.

Еще не смолкли громкие «браво», покрывшие слова Мирабо, как появился король в сопровождении обоих братьев, но без всякой свиты. Невзирая на все принятые решения, депутаты были так взволнованы его появлением, что громкие и долго не смолкавшие клики «Да здравствует король!» потрясли своды зала.

Людовик с непокрытой головой остановился посреди толпы и, не пожелав воспользоваться креслом, которое тотчас поставили для него на одной из эстрад, заговорил с чисто отеческой искренностью и достоинством. Он назвал себя вождем нации, доверчиво явившимся в среду ее представителей, чтобы выразить им все горе, причиненное ему случившимся, и вместе с ними найти средства к восстановлению порядка и спокойствия.

Это вступление явно успокоило все партии. Затем король упомянул о несправедливых подозрениях, будто личность каждого депутата не обеспечена безопасностью, и сослался на свой «всем известный характер», не допускающий преступных подозрений.

— Ах, ведь я доверяю вам! — воскликнул он, — Помогите же мне в этих тяжелых обстоятельствах восстановить спокойствие в стране! Я жду этого от членов национального собрания! Полагаясь на верность и любовь своих подданных, — с трогательной добротой прибавил он, — я приказал войскам очистить Париж и Версаль. Уполномачиваю вас сообщить об этом жителям столицы.

Восторженные крики радости несколько раз прерывали речь короля. Когда он кончил, энтузиазм достиг высшей степени. Бриенн произнес от лица собрания краткую благодарственную речь; затем король собрался покинуть зал. Тогда все депутаты поднялись со своих мест и проводили его до самой улицы. Так как король намеревался вернуться во дворец пешком, то все собрание отправилось провожать его. Казалось, самые неумеренные депутаты были побеждены.

Огромная толпа народа, стоявшая у дверей зала заседаний, уввдев короля, окруженного сияющими радостью депутатами, присоединилась к их толпе, оглашая воздух громкими криками ликования. «Да здравствует король! Да здравствует французская нация!» — гремел несмолкаемый возглас, от которого дрожал воздух. На дворцовой площадке стояли швейцарская и французская гвардии в боевой готовности, но и их захватил всеобщий энтузиазм, и к радостным кликам, знаменовавшим счастливое единение короля со своим народом, присоединились торжественный звук труб и бой барабанов.

Королева стояла на главном балконе, ожидая возвращения короля. Дофина она держала на руках; маленькая мадам держалась за руку матери. Печальные глаза Марии Антуанетты снова загорелись счастьем,