сложно было сказать о речи. Говорил он с трудом, пересиливая себя. Вяземский злобно цокнул, выпуская Пальского из своей хватки. Затем князь отёр руки об одеяние своё, точно они замарались в скверных нечистотах. Сплюнув на пол, Афанасий щёлкнул рындам, приставленным к Пальскому.

– Ежели что учинит с собою, шкуру спущу! – пригрозил Вяземский.

Афанасий и Фёдор вышли на палубу. Князь провёл рукой по лицу. Бессильно свесилась вперёд голова его, что полнилась тяжёлыми думами.

– Напомни, Афонь, на кой чёрт он нам сдался? – понизив голос, спросил Фёдор, подходя к опричнику.

Вяземский цокнул, мотая головой.

– Всяко его надо воротить живьём государю, – ответил Афанасий.

– Так ещё ж недалеко отплыли, – молвил Фёдор, пожав плечами.

– Нет, – отрезал Вяземский. – Луговский не выйдет с незнакомцем на встречу. То должен быть его человек.

– Надо быть блаженным баламошкой, чтобы не заподозрить чего неладного, – молвил Фёдор, мотая головой.

– Остальных не взяли живьём. А ежели и взяли, так отделали уже. Что от них проку-то? – произнёс Вяземский.

Басманов почесал затылок да зевнул.

– Ладно, Афанасий Иваныч, утро вечера всяко мудренее, – молвил Фёдор.

Вяземский кивнул да долго ещё смотрел, как тёмная река плещется за бортом.

* * *

Путь в Новгород лежал не близкий. Долго ли, коротко ли плыли слуги государевы, сами того не ведали, ибо забот было превелико.

Вяземский ежели и смыкал глаза, то на пару часов – не боле. Надобно было следить за Пальским пуще прежнего – удручала его дорога, изматывала, и разум его преисполнился тревоги. Уже опосля того, как Афанасий проведывал, не погубил ли себя Димитрий, опричник прохаживался до носу корабля, проведывая Басманова. Юноша не мог спать иначе, как на свежем воздухе, оттого и приволок тюк с одеждою прямо на палубу. Подложив его под голову, Фёдор спал под открытым небом.

Заверился князь, что юноша спит, пущай не сильно крепко – ресницы подёргивались, выдавая чуткий сон. Сам Вяземский спал полусидя, прислонившись широкой спиной к трюму, близ Пальского.

К утру судно вновь двинулось в путь. Несколько дней степенно меняли друг друга, едва разнясь меж собою. Вдоль берегов склонялись медовые липы да белотелые берёзки.

Фёдор уж знатно утомился дорогою. Он хмуро глядел на проплывающие мимо долины и мыслями представлял, какая бы была славная забава мчаться верхом. Только бы коня востроногого да поретивей, и то вовсе раздолье. Лишь теми грёзами и развлекал себя Басманов, ибо поделать было неча боле. Вечерами они выпивали с Вяземским, но то не шло ни в какое сравнение с душевными застольями при дворе.

Тихая вражда опричников и впрямь, казалось, отложена была до возвращения в Слободу али Москву – там уж как царь прикажет. Пили, что Фёдор, что Афанасий, немного, лишь бы совсем не осточертеть самому себе со скуки. Чего скрывать – Вяземскому тоже не было большой охоты болтать с холопами али с безумным Димитрием. Оттого и впрямь пришлось поладить с Фёдором, пущай на какое-то время.

Шли дни. Фёдор всё грезил о прекрасном граде родом из нежного отрочества своего. Юноша ожидал, как уже ступит на ту землю взрослым мужчиною и уж на сей раз припомнит все красоты. Берега будто бы расступились, и судно вышло на озеро. Фёдору приходилось напрягать свой молодой острый взор, дабы приметить края его, ибо и вовсе казалось безбрежным морем. Подобная перемена всяко порадовала юношу. Боле того, переменилась и погода. Курчавые облака неторопливо ползли по высокому лазурному небу, несколько ограждая странствующих от полуденного жара.

Наконец один из холопов знатно обрадовал Фёдора. Когда юный Басманов брился, сидя на носу судна, к нему подошёл здоровенный детина с алым лицом. Когда холоп отдал поклон, Фёдор лишь поглядел на здоровяка да вскинул бровь, показывая, мол, готов внимать.

– Уж скоро прибываем, боярин, – доложил мужик.

Фёдор заметно оживился, отстранив от лица лезвие.

– Когда же? – спросил Басманов.

– До захода солнца уж будем в Новгороде, – с поклоном ответил мужик.

Фёдор с радости дал холопу водки, а сам не мог найти себе места. Бесцельно метался юноша по кораблю, всё высматривая впереди чудный град. Фёдор вышел к носу корабля и, супротив предупреждений Вяземского едва ли не полностью высовывался за борт, будто то могло приблизить прибытие. С тем же усилился ветер, точно потворствовал желанию Басманова. Паруса расправились от нагнавшегося воздуху.

До чего же возрадовался юноша, когда завидел вдалеке светлый град, утопающий в медовых лучах позднего солнца. Закат пробивался через редкие облака, румяня золотые купола соборов. Басманов стоял весь заворожённый, не веря очам своим. Сердце его замирало от восторга, а в памяти пробуждались далёкие воспоминания.

Смутно всплывал образ отца, много моложе, нежели сейчас. Сам Федя был крохой ещё, и сидел на плечах папаши, и диву давался красе города, точно вышедшего из старинных сказов.

В тот раз пребывали они с батюшкой на судне, что было много больше нынешнего. Бегали по борту здоровые мужи, плечи да спины обгоревшие. Иной раз маленький Басманов видел размытые рисунки на телах и хотел было испросить кого, да всем было не до мальчонки. Как сейчас Фёдор слышал громогласные окрики своего отца. Безбожно Басманов поносил да подгонял людей своих, веля уж причаливать, покуда Федя глядел по сторонам, силясь разгадать устройство корабля.

Память о былом лишь боле подогревала пылкую страсть в душе юноши. Резкий порыв ветра настиг судно. Паруса отогнулись, а вместе с тем и корабль знатно шатнуло. С тем Басманов был застан врасплох и, чай, вывалился бы вовсе за борт, да ощутил крепкую хватку, швырнувшую его обратно на палубу.

– Да что ж тебе неймётся! – разразился Афанасий.

Фёдор поднялся с широкою улыбкой на устах, отряхнув подол кафтана.

– Вон уже! Видно его! – радостно провозгласил Басманов да указал рукою на славный град.

– Федя, мы об чём условились? – спросил Вяземский, скрестив руки на груди.

– Об чём? – спросил Фёдор, одной ногою и вовсе вставая на сам борт, но на сей раз уж крепко ухватился за натянутую верёвку подле себя.

– Удаль свою в иной раз кажешь миру, – наказал Вяземский. – А нынче уж сберегись пару дней, покуда я в ответе за светлую твою головушку!

– Да не серчайте уж по всякому пустяку, Афанасий Иваныч! – молвил Фёдор, всё с большим замиранием сердца глядя, как там вдалеке вырисовывается Новгород.

Уж были видны множества кораблей вдоль пристаней, и купцы спешили снести свой пёстрый товар. Далёко приметил Фёдор и золотые кресты соборов, и высокие башни, и премного-премного, отчего взор юноши разбегался. Восторгом да радостью полнилось сердце его, как вдруг судно сменило курс.

– Какого лешего нас уносит? – возмущённо бросил Фёдор, ступив обеими ногами на