Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Есть идеи? Или мне начать прямо сейчас?
— Сеппуку самоуничтожится, — выпалила Така. — Вымрет. За критической точкой плотности...
— Ммм...
Она не поняла, этого ли ответа он ждал. В нем был смысл. Если смысл хоть что-то значил в этом проклятом...
— Так почему же он не вымер? — с любопытством спросил Ахилл.
— Потому что... потому что еще не достигнута пороговая плотность. Вы его сжигаете, и он все толком не может закрепиться.
Целую вечность она не слышала ни звука, ни движения.
— Недурно, — наконец произнес Ахилл.
Облегчение окатило ее волной. Внутренний голос
упрекнул ее за это чувство, напомнил, что она пленница, что Ахилл Дежарден может менять правила по своему усмотрению, но она не стала слушать, упиваясь крошечной победой.
— Значит, это противоядие, — забормотала она. — Я была права. Он запрограммирован на уничтожение Бетагемота и потом на самоуничтожение.
Где-то у нее за плечом щелкнула захлопнувшаяся ловушка.
— Никогда не слышала термина «реликтовая популяция»? — Тяжесть на бедре пропала. — Думаешь, организм, скрывавшийся четыре миллиарда лет, не сумеет найти уголка, где Сеппуку его не достанет? А ему только и надо, что один уголок. Для начала — хватит. А потом Сеппуку «самоуничтожится», как ты сказала, и Бетагемот вернется, сильнее прежнего. Что, интересно, тогда станет делать Сеппуку? Восстанет из могилы?
— Но в...
— Небрежный ход мысли, Эли. Очень небрежный.
Шмяк!
Что-то жгуче хлестнуло ее по ляжкам. Така вскрикнула; внутренний голос с издевкой напомнил: «Я же говорил!».
— Пожалуйста, — проскулила она
— Тянешь класс назад, мокрощелка. — Что-то холодное пощекотало вульву. За плечом слабо скребло, словно ногтем по наждаку. — Понимаю, почему сосновая мебель всегда ценилась так дешево, — заметил Дежарден. — Столько заноз...
Она уперлась взглядом в кафельный пол, где рыбы превращались в птиц, сосредоточилась на неуловимой границе там, где передний план переходил в задний. Попыталась утонуть в умственном усилии. Думать только об узоре.
И не сумела отогнать мысль, что Ахилл подобрал его именно для это цели.
СПЛАЙСИНГ
Она была в безопасности. Дома. В глубине знакомой бездны, вода наваливается ободряющей тяжестью весом с гору, нет света, который бы выдал ее охотникам наверху. Ни звука, кроме биения ее сердца, ни дыхания.
Ни дыхания...
Но ведь так и должно быть ? Она — порождение морских глубин, великолепный киборг с электропроводкой в груди, идеал адаптации. У нее иммунитет к перепадам давления, независимость от азота. Она не может утонуть.
Но почему-то, вопреки всем вероятностям, тонула...
Имплантаты перестали работать. Нет, они вовсе исчезли, оставив в груди только бьющееся сердце на дне кровавой полости, где прежде размещались легкие и механизмы.
Тело вопило, требуя кислорода. Она чувствовала, как скисает кровь. Она пыталась разинуть рот, вдохнуть, но ее лишили даже этого бесполезного рефлекса: маска обтянула лицо непроницаемой кожей. Она запаниковала, забилась, стремясь к поверхности, далекой, как звезды. Внутри ее зияла пустота. Она корчилась вокруг этого ядра пустоты.
И вдруг стал свет.
Простой луч откуда-то сверху разрезал темноту. Она потянулась к нему: к серому хаосу, затянувшему поле зрения по краям, так что глаза начали закрываться. Наверху был свет, а со всех сторон забвение. Она потянулась к сиянию.
Рука ухватила ее за запястье и выдернула в атмосферу. Она снова могла дышать, легкие восстановились, кожа гидрокостюма пропала, как по волшебству. Упав коленями на твердый настил, она со всхлипом втянула воздух.
И подняла лицо к спасителю. Ей улыбнулась сверху бесплотная, разбитая на пиксели карикатура — она сама с пустыми воронками глаз.
— Ты еще не умерла, — сказало видение и вырвало ей сердце.
Существо стояло, хмуро глядя, как она заливает палубу кровью.
— Эй? — сказало оно странным металлическим голосом. — Ты здесь? Ты здесь?
Она проснулась. В реальном мире было темнее, чем во сне.
Она вспомнила тонкий и слабый голос Рикеттса: «Они даже друг друга атакуют при случае...»
— Ты здесь?
Это был голос из сна. Голос ее подлодки. «Вакиты».
«Я знаю, что делать», — поняла Лени.
И повернулась в кресле. В темноте за ней сверкала закатная биотелеметрия: гаснущие жизненные силы проявились россыпью желтых и оранжевых огоньков.
И красных — раньше их не было.
— Привет! — позвала она.
— Я долго спал?
Рикеттс говорил через саккадный интерфейс.
«Насколько же надо ослабеть, — подумала Кларк, — чтобы даже заговорить вслух стало непосильным трудом?»
— Не знаю, — сказала она в темноту. — Наверно, несколько часов. — И со страхом спросила: — Как ты себя чувствуешь?
— Примерно так же, — соврал он. А может, и нет, если подлодка справлялась с работой.
Лени выбралась из кресла и осторожно подошла к панели с телеметрией. Дальше слабо блестела фасетка изолирующей мембраны, почти неразличимая невооруженным глазом.
Пока Рикеттс спал, содержание антител и уровень глюкозы вышли на критические значения. Если Кларк не ошиблась в истолковании сигналов, «Вакита» могла до некоторой степени компенсировать недостаток сахара в крови, но отсутствие иммунитета было ей не по силам. А еще на диагностической панели появилась новая шкала, загадочная и неожиданная: в теле Рикеттса нарастало нечто под названием АНД, — скопировав аббревиатуру, Лени обратилась к словарю и узнала, что она означает «аномально-нуклеотидный дуплекс». Эти слова ей тоже ничего не говорили, но поперек оси игрек тянулась пунктирная линия, отмечавшая некий допустимый уровень. Рикеттс приближался к этому порогу, но пока не дошел до него. Подпись к этой границе Кларк понимала: «Метастазы».
«Наверняка недолго осталось, — подумала Кларк и с отвращением к себе добавила мысленно: — Может, времени хватит».
— Ты еще здесь? — позвал Рикеттс.
— Да.
— Одиноко здесь.
Под шлемом. Или в собственном слабеющем теле.
— Поговори со мной.
«Начинай. Ты же знаешь, как начать».
— О чем?
— О чем угодно. Просто... о чем угодно.
«Нельзя использовать человека, даже не попросив...»
Она перевела дыхание.