сердечности, однако строго религиозная и интеллектуально весьма ограниченная будущая императрица не обладала ни способностями, ни желанием, необходимыми для такой миссии. Брак, заключенный 27 февраля 1881 г., не был счастливым, хотя в нем родились шесть сыновей и одна дочь.

Самолюбование Вильгельма граничило с манией величия. Едва успев взойти на престол, он заявил: «Горе тем, кому я буду приказывать!». В Золотую книгу Мюнхена Вильгельм вписал: «Suprema lex regis voluntas» (Воля царя — высший закон). Даже к прусскому военному министру и шефу военного кабинета он обращался «Эй вы, старые ослы!». На совещании адмиралов он орал: «Вы все ни черта не знаете! Что-то знаю только я и решаю здесь тоже только я!»[145].

Многих шокировала ненависть, с которой император говорил о евреях в Германии: «Самый низкий, самый подлый позор, который только можно совершить над народом, немцы сами совершили над собой», — писал он о революции, изгнавшей его с трона. Однако немцев, продолжал он, «натравило и совратило проклятое племя Иуды, которое пользовалось их гостеприимством! Такова была их благодарность! Ни один немец никогда им этого не простит и не успокоится до тех пор, пока эти паразиты не будут истреблены и стерты с лица немецкой земли! Это ядовитый грибок, разъедающий немецкий дуб!». Вильгельм II написал это 2 декабря 1919 г.

Агрессивности сопутствовало комедиантство, в котором зловеще сочетались жестокое и смешное. Князь Гогенлоэ вспоминал, что Вильгельм любил поворачивать кольца на своих пальцах камнями внутрь, причиняя при рукопожатии такую боль, что у его посетителей из глаз брызгали слезы. Болгарский царь публично получил от него увесистый пинок в зад. Русского великого князя он ударил маршальским жезлом по спине[146]. Современники злословили, что Вильгельм стремится повсюду быть первым: на всяких крестинах — отцом, на каждой свадьбе — женихом, на любых похоронах — покойником.

Вильгельм стремился перенять роль «железного канцлера» и единолично определять внешнюю и внутреннюю политику Германии. Но из-за непостоянства характера и некомпетентности во многих вопросах личное правление кайзера наделе чаще всего выражалось в неожиданном, бесцеремонном и даже неуклюжем вторжении в сферу деятельности отдельных министров. К тому же, под влиянием своего окружения он был склонен принимать спонтанные решения, не запрашивая предварительно специалистов или дипломатов об их мнении. Это делало немецкую политику непредсказуемой и даже опасной для других европейских держав. Великий немецкий ученый Макс Вебер справедливо расценивал стиль правления кайзера как «буланжистски-бонапартистский, проводимый в манере гвардейского лейтенанта, стремящегося прослыть оригиналом», и резко осуждал «династическое тщеславие и личные амбиции» Вильгельма[147].

Как сторонник мировой экспансии и создания мощного военно-морского флота, император встречал поддержку буржуазии, а его вера во всемогущество силовой политики импонировала прусскому юнкерству. В то же время интерес, проявляемый Вильгельмом к новациям в промышленности и торговле, и его тесные связи с крупнейшими предпринимателями Германии Круппом и Штуммом показывали его как монарха, идущего в ногу со временем, опирающегося на передовую немецкую индустрию и технологию.

Будучи проникнут архаично-романтическими представлениями о роли монарха, Вильгельм II всегда оставался сторонником сохранения приоритета монаршей власти над парламентской системой[148]. Это соответствовало убеждениям дворянства и встречало согласие крупной буржуазии, прежде всего магнатов тяжелой и военной промышленности. Страсть кайзера к парадам и маневрам укрепляла мнение о Германской империи как об оплоте милитаризма, чему способствовали также громогласные и воинственные речи Вильгельма, хотя в глубине души он был нерешительным и миролюбивым человеком.

Вильгельм II не только последний германский император, но и самая спорная фигура среди германских императоров, а закат его жизни совпал с самой мрачной эпохой в истории Германии.

Общество и хозяйство

В нач. XX в. экономика Германии продолжала развиваться быстрыми темпами, к 1900 г. ее доля в мировом промышленном производстве возросла до 16%, а к 1910 г. империя вышла на второе место в мире после США. В целом объем промышленной продукции в 1893–1914 гг. увеличился почти в полтора раза. Германия вышла и на второе после Англии место в мировом товарообороте, где на ее долю приходилось 13%[149].

В немецкой промышленности начались глубокие структурные изменения. Если доля мелких предприятий (1–5 работников) неуклонно снижалась, хотя в 1907 г. они все еще составляли 89,8% всех предприятий и охватывали 31,2% рабочих, то численность крупных (свыше 50 работников) в нач. XX в. возросла более чем в три раза по сравнению с нач. 80-х гг. Хотя в общем числе промышленных предприятий они составляли всего 1,3%, на них было занято более половины всех рабочих, свыше 5 млн. из почти 12-миллионного немецкого пролетариата. По отдельным секторам 15,7% было занято в машиностроении, 7,4% — в горном деле, 3,7% — в металлургии, 2,3% — в химической промышленности. При этом число предприятий, насчитывавших более тысячи занятых, увеличилось со 127 в 1882 г. до 506 в 1910 г. Продолжалась массовая миграция населения из восточных сельскохозяйственных областей в индустриальные районы Центральной и Западной Германии. В 1900 г. лишь 60% немцев проживало в местах своего рождения. Численность городского населения (39 млн., или 60%) превысила численность сельского (26 млн., или 40%)[150].

Растущая концентрация производства вела к ускоренному образованию картелей, число которых возросло с 210 в 1890 г. до 600 в 1911 г. Некоторые из них достигли огромных размеров и стали монополистами в своих отраслях. Так, Рейнско-Вестфальский каменноугольный синдикат контролировал почти 98% добычи угля в этом районе и половину в остальной Германии. Все сталелитейные заводы объединились в гигантский Стальной трест. В электротехнической промышленности господствовали два общества: «Сименс — Хальске» и Всеобщая электрическая компания (АЭГ), в наиболее передовой химической — Байер, Агфа и БАСФ. На них приходилось две трети всего мирового производства анилиновых красителей.

Аналогичный процесс шел и в банковском деле, где в 1909 г. девять берлинских банков контролировали 83% всего банковского капитала, обладая громадной суммой в 11,2 млрд. марок. Начали возникать мощные банковские группы с разветвленной сетью провинциальных филиалов, устанавливавшие тесные связи с крупнейшими промышленными объединениями. В 1910 г. директора шести ведущих банков Берлина являлись членами руководства почти 800 промышленных обществ, а 51 крупный предприниматель входил в наблюдательные советы этих банков.

С возникновением и развитием финансового капитала значительную роль стали играть заграничные инвестиции, прежде всего в Юго-Восточную Европу, Австро-Венгрию, Турцию и Южную Америку. По размерам вывезенного капитала (35 млрд. марок) Германия сравнялась с Францией и уступала только Англии.

Однако, превратившись в промышленную державу первого ранга, в политическом отношении Германия оставалась государством авторитарного типа. Ведущие политические позиции сохраняло доиндустриальное прусское дворянство. Оно доминировало в высшем административном аппарате империи, в офицерском корпусе, в сфере дипломатии. Юнкера