бескомпромиссная. То, что вызвало в ней такие чувства, должно было постоянно находиться в зоне ее досягаемости, будь то вещь, конь или мужчина; она не отпускала от себя предмет своей привязанности ни на минуту, а если это было невозможно, она становилась невыносимой и опасной для окружающих. То, что она захотела, должно было принадлежать ей немедленно и целиком, отсрочек Элоиза не терпела. Поэтому бесилась, дергалась, разогнала всех домочадцев по углам и заставила своего несчастного кузена спрятаться от себя в кретчатне. Элоиза это помещение ненавидела, ей не нравился запах птичьего помета, и там номинальный Сван повадился скрываться от двоюродной сестрички. Тронуть она его не тронет, но крови выпьет столько, что потом литрами можжевеловки не заглушишь! Язык у Элоизы был таким же безжалостным, как и остальное ее оружие. И все ждали возвращения Смайли, при котором Элоиза становилась веселой, благосклонной, а главное – ей становилось ни до кого. Как говорится: пусть весь мир подождет!

Так что возвращению Смайли обрадовались все в Блэксване, от Элоизы и ее кузена до последней служанки.

Смайли кружил по широкому двору Блэксвана, горяча своего роскошного гнедого мерина-олджернона, подарок Элоизы. Он был, как обычно, слегка пьян, зол и весел – а вот весел прямо-таки через чур, как никогда еще. Элоиза, выскочившая встречать господина своего сердца во двор, сама разулыбалась при виде его радости, приписав ее окончанию тягостной разлуки. Но у Смайли был и другой повод для веселья.

– Иза! – Он единственный называл ее так, и женщине очень это имя нравилось. – Ты смотри-ка, с каким я презентом! Смотри-смотри! Сам младший Хлоринг, собственной потрепанной персоной, один и без охраны!

– Смайли, ты что, дурной?! – Элоиза увидела, что высокий гость пожаловал к ней не добровольно: оба глаза Гэбриэла украшали синяки, какие бывают при ударе по переносице, губа разбита, руки связаны и крепко привязаны к луке собственного седла. – Это же Хлоринг! Ты что, совсем ничего не понимаешь?!

– Не-ет, Иза, я не дурной. – Смайли спешился, подошел к ней и смачно поцеловал. – Он сам мне под ноги свалился, ехал, придурок, по тропе, глаза закрыв, и лбом о ветку и хряпнулся. Один ехал, даже без собаки! Дурной я был бы, если б не воспользовался случаем чудесным!

Он был счастлив до того, что хотелось приплясывать и расхвалять себя: «Ай, да Иеремия, ай, да сукин ты везунчик!». О том, что Гэбриэла нужно любой ценой и как можно скорее уничтожить, он думал неустанно с той самой минуты, как узнал о его побеге. В отличие от других своих подельников, Смайли не верил ни в то, что Гэбриэл не помнит, кто издевался над ним, ни в то, что он предпочтет забыть и затаиться. Щенок даже тогда, связанный и истерзанный, истекающий кровью, огрызался, сопротивлялся и отказывался покориться и просить пощады. И Смайли твердо знал, как только услышал, что тот жив и свободен, что Гэбриэл им отомстит. Все было просто: или он их, или они его. В сущности, как только барон увидел его на тропе, потерявшего сознание от удара о дубовый сук, он тут же подумал, что нужно его прирезать. Прямо так, бессознательного, и бросить на тропе, обобрав. Тогда его смерть спишут на грабителей, тех же Птиц, к примеру – уж Смайли бы позаботился о свидетелях, которые видели Птиц именно в этом месте и в это время! Это был отличный шанс и отличный план. Но не та была натура у садиста-Смайли, чтобы отказаться от возможности потешить свои самые сильные страстишки, коли уж подвернулся такой случай! Чтобы не покуражиться над бывшей своей жертвой, посмевшей вообразить себя свободной и сильной. Доказать этому спесивому щенку, что он по-прежнему никто перед ним, Иеремией, по-прежнему его удел – стонать, терпеть и бессильно яриться. Именно предвкушение этого развлечения горячило его кровь и заставляло аж искриться от шального веселья. От Элоизы он ждал полнейшей поддержки и горячего участия – знал, что его дорогая подруга в жестокости не уступает ему самому. Смайли намеревался как следует унизить Гэбриэла, и прежде, чем убить, поиздеваться над ним всласть!

– Никто точно не знает, что это ты его подобрал? – нахмурилась Элоиза.

– Никто, только мои люди, они народ проверенный! – Похлопал ее по заднице Смайли. – Не боись! Карл! – Он махнул рыцарю, которого мгновенно узнал бы Вепрь, и которого так же быстро опознал и Гэбриэл. – Нашего дорогого гостя нужно устроить со всем почетом! Приготовь его к нашей с ним пирушке, хорошо приготовь! Где бы нам с ним устроиться, Иза? – Он вновь жарко поцеловал свою любовницу. – Ты же выдумщица у меня, и озорница! Тебе понравится наше веселье, обещаю!

Элоиза все еще хмурилась, но распоряжения отдала. Мельком окинула взглядом спешившегося Гэбриэла, которого тут же скрутили несколько человек во главе с Брэгэнном, чуть прикусила губу… Красивый.

Гэбриэл все еще пребывал в легком тумане. Удар он сам себе обеспечил такой, что в голове до сих пор царил хаос. Виной всему его рост: другие всадники проезжали по этой тропе без малейшего ущерба для своей головушки. Связывая, люди барона Смайли его еще хорошенько помяли, когда он попытался сопротивляться, и по голове ему еще пару раз прилетело, и теперь, сквозь звон в ушах и сильную головную боль Гэбриэл воспринимал все слегка заторможено и нечетко. Прежде всего, ему не верилось, что все это наяву. Время, что он прожил с братом и отцом, метаморфоза, которая с ним произошла за это время, позволили ему верить, что прошлое ушло навеки, что он уже никогда не станет жертвой, не будет вынужден терпеть унижения и боль. Гэбриэл поверил в свою силу и власть своей семьи абсолютно… И вдруг все вернулось в каком-то дурном сне – он связан, и вокруг знакомые ненавистные рожи…

– Помнишь меня, чельфяк? – Сэр Карл Брэгэнн подошел к нему, накрепко привязанному к решетке в каком-то просторном подвальном помещении. Приблизил свое лицо к его вплотную. – Вспомни-ка, регулярно, одну затраханную чуху, которую ты отказался мне дать. Я обещал тебе, что мы еще это обсудим? Я держу. Свои. Обещания.

– Хорошо, что напомнил. – Тихо ответил Гэбриэл, глядя ему прямо в глаза. – Теперь не забуду, и обязательно тебя убью. После Смайли.

Ноздри Брэгэнна раздулись. Он помедлил, закипая от бешенства, потом обманчиво-спокойным тоном пригрозил:

– Я обязательно попрошу моего барона, чтобы он оставил мне тебя живым. Напоследок. – Ножом вспорол камзол на груди Гэбриэла и содрал с него, потом пришел черед рубашки. Гэбриэл рванулся, стиснув зубы от бессильной ярости, напряг руки, пытаясь освободить.