Шейх вернулся и принес пару каких-то завернутых в муслин предметов. Сел на коврик, развернул и подвинул Амелии. Оказалось, что это два пистолета. Она взяла один. Я потянулся за другим, но Амелия меня остановила.

— Вам нельзя носить оружие.

— А если припечет? — Я не отпускал рукоятки пистолета.

— Ради Бога, не смотрите так испуганно. Я прекрасно знаю свое дело.

Она вернула один пистолет шейху, а второй засунула за пояс.

Бербер поцокал языком и коснулся рукой моего плеча.

— Поверьте, друг мой, она говорит правду. — Это были первые английские слова, которые он произнес с тех пор, как мы вошли в его дом.

Мы стояли у подножия выбеленных ветром развалин храма Оракула и смотрели на раскинувшуюся у наших ног долину, где, словно водоросли, раскачивались толстые финиковые пальмы. Несмотря на мою тревогу, трудно было не залюбоваться этим местом. Сива, или, иначе, Нехт-Ам — земля пальм, представлял собой оазис с финиковыми пальмами и оливковыми деревьями и выглядел так, словно сохранился нетронутым с библейских времен. Я поежился и оглянулся, надеясь, что за нами никто не следит.

Амалия, одетая в брюки и рубашку цвета хаки, с платком на голове, отмахнулась от мух и показала в сторону вод озера Биркет-Мараки.

— Смотрите, так открывается этот оазис взорам богов…

Пока мы летели на запад от Александрии, под нами расстилалась живописная местность. Маленький самолетик держал небольшую высоту, забирая на юго-запад, в глубь суши, пересек Каттару, пронесся над неожиданной зеленью оазиса Кара и, наконец, оказался над городком Сивой. И теперь мы смотрели, как сверкают на солнце воды соленого озера Биркет-Мараки, оттеняемые только возвышающимися вдали словно груди горами, у подножия которых раскинулся волнующий пейзаж Ливийской пустыни — этого моря песка, изобилия белого, нарушаемого только зигзагообразными колеями, которые здесь называются масрабами.

— Отсюда начинается наше путешествие. — Амелия махнула рукой в сторону храма. Его простые внешние стены нависали над нами, похожий на крепостной фасад нарушали лишь немногочисленные квадратные окна. — Во времена Александра Македонского оракул из города Сива был одним из шести самых знаменитых оракулов древности. И именно сюда первым делом явился Александр, после того как высадился на египетской земле. Он хотел получить благословение оракула в качестве сына Амона и сына Нектанеба Второго — другими словами, сына бога. Так в то время часто поступали честолюбивые люди. Этот храм — наш первый ключ. Согласно карте астрариума, здесь началось путешествие фараона в загробный мир. — Она достала из наплечной сумки лист бумаги и расправила на куске отбившейся кладки. Я узнал карту астрариума. — Вот это древний город Агурми, а это озеро Зейтан — в древности оно имело несколько иную форму. На другой стороне горы Габаль-аль-Дакрур, Габаль-аль-Маута и вершины-близнецы Габаль-Хамра и Габаль-Байдай. Однако нас интересует только эта… — Амелия показала на иероглиф Анубиса, бога-шакала и покровителя захоронений в пустыне. — Габаль-аль-Маута, гора мертвых. Но сначала нам надо посетить храм Амона-Ра, построенный самим Нектанебом Вторым. К сожалению, от него осталась всего одна стена — в тысяча восемьсот девяносто шестом году его взорвали по приказу оттоманского военачальника, который решил построить из его камня дом для себя. Но нужные нам иероглифы уцелели. С астрариумом все в порядке?

Я кивнул и показал на крепко сидящий на плечах рюкзак. По мере приближения сумерек у меня внутри все явственнее ощущался холодок. Но возникло и другое чувство: смирение и удовлетворение оттого, что появился хоть какой-то план. Он может не удаться, но все-таки это был план.

— Не позволяйте никому и ничему его у вас отнять. Вы меня понимаете, Оливер? Что бы вы ни увидели или ни подумали, что видите это.

Я окинул глазами долину качавшихся пальм, затем перевел взгляд дальше, на границу дюн. Кроме нас, из людей здесь были только собиравшие финики мальчишки-берберы. Среди моря песка змеился черный караван бедуинов, направлявшийся в древний город Шали. Если Мосри или Хью Уоллингтон и гнались за нами, теперь они где-то прятались.

Амелия сверилась с часами, затем, прикрыв рукой глаза, посмотрела на солнце — красный диск катился вниз, к вершинам пальм.

— До начала нашего путешествия осталось двадцать минут. Нам пора.

Я посмотрел на горизонт. Неужели это последняя ночь в моей жизни? От дюн по песку поползли округлые тени, по мере того как мерк свет, становясь все более зловещими. Внезапно над нами послышался странный, западающий в память птичий крик, и его звук отразился в долине. Я поднял голову, но ничего не увидел. Зато появилось знакомое чувство, что за нами наблюдают, — и не незримые враги, а сами горы.

Вслед за Амелией я взобрался к подножию храма, где были разбросаны груды камней. Само здание оказалось на удивление небольшим, но было расположено на высоте, на вершине холма, явно чтобы производить впечатление на тех, кто стоял внизу и смотрел на жрецов, совершавших у входа обряды. Мистическое действо должно было вдохновлять и пугать. Я стал себе внушать, что все, что мне предстоит, — из той же самой оперы, всего лишь призраки из моего подсознания. Они не способны причинить вреда, но мозг не покидали картины ада из школьной Библии. Я посмотрел на широкую спину идущей впереди Амелии — ее седые волосы по-матерински успокаивали. Вот кто станет моим якорем. Она остановилась перевести дыхание.

— Большинство молящихся никогда не входили в храм. Представляете, каково было полководцам забираться сюда, чтобы продемонстрировать приверженность вере? Один подъем в тяжелых парадных доспехах приводил в смирение, а затем они встречались с полубезумным пророком, который мог их одобрить, а мог и осудить. В сорок третьем я сама приходила к этому храму с мужем и молила богов даровать нам победу. — Амелия насмешливо улыбнулась. — Молитва была услышана, но за победу пришлось платить.

Обрамленный колоннами классический портик здания разрушили ветры и песок. Осталось всего несколько ниш, в которых некогда находились священные изображения и статуи. Внутри я заметил ряд небольших помещений, устроенных явно для того, чтобы при помощи света и тени усиливать атмосферу таинственности. Все это напомнило мне картины де Кирико,[37]и я почти ждал, что в призрачном пространстве храма вот-вот появится Изабелла или какая-нибудь греческая богиня.

Амелия, пригнувшись, вошла в дверь и достала из рюкзака фляжку и небольшой коричневый конверт. Отвинтила крышку, налила в чашку похожую на вино жидкость, открыла конверт и высыпала в чашку синеватый порошок.

— Это вам. Ритуальный напиток, который даст вам видение богов. Вы счастливый человек.

Я подозрительно покосился на жидкость. В памяти были свежи мои приключения в катакомбах.

— Пейте, Оливер. У вас нет выбора. Вам необходимо обрести прозрение.