— Скажи Тирзе, что я ее люблю, когда ее увидишь. — Ему опять послышалось сомнение в ее голосе, но, наверное, просто послышалось.

— Обязательно скажу.

— И еще, Йорген…

— Да, что?

— Все ведь будет хорошо, да?

Он не ответил на этот ее вопрос. Коротко попрощался и закончил разговор.

Он поставил ребенка на пол и расплатился у стойки.

— Как у вас дела? — спросила девушка из интернет-кафе. — Есть новости? Удалось что-то узнать?

— Она нашлась, — улыбнулся он. — Моя дочь, она нашлась, она в пустыне.

— А я ведь вам говорила.

Он кивнул.

— Дети, — вздохнула девушка. — Они же не понимают, как сильно переживают родители. У меня самой двухлетний малыш, и я только сейчас начала понимать мою маму.

— Да-да, это точно. Родителей начинают понимать, только когда сами заводят детей. — Хофмейстеру было все равно, что говорить. Он никогда не понимал своих родителей. А они — его.

Он вышел из кафе. На углу офиса «Южноафриканских авиалиний» он сказал ребенку:

— Людей важно успокоить. Это не всегда честно, но это необходимо. Спокойные люди — счастливые люди. Я не выношу горя, не выношу паники. Я хочу, чтобы люди были спокойными. Ненавижу истерики. Эмоции, это проклятие нашего времени, эмоции… — Он произносил это слово как будто грязное ругательство. — Выставлять их на всеобщее обозрение, гордиться ими, веровать в них, — он перешел на шепот, — безумие, просто безумие. Чувства — это религия, которая должна быть побеждена.

Потом он открыл портфель, чтобы удостовериться, что не забыл в интернет-кафе блокнот Тирзы и ее ежедневник. Все, что должно было быть в портфеле, было в нем. Вот только он до сих пор так и не купил точилку. Он все время про нее забывал. К тому же он никак не мог вспомнить, как будет «точилка» по-английски.

— Мне придется тебя покинуть, — сказал он. — Нам нужно попрощаться друг с другом. Это было чудесное время, но мне нужно двигаться дальше. Я поеду к моей дочери, а ты вернешься к своей семье. Спасибо тебе за все. — Он замешкался, не зная, что еще сказать. Проходившие мимо люди толкали его сумками. — Теперь ты честно должна сказать мне, где ты живешь.

Он взял ее лицо в ладони, присел на корточки и еще раз сказал твердым голосом с нотками отчаяния, как будто боялся никогда не избавиться от нее:

— Где ты живешь, Каиса? Ведь твоя мама хочет, чтобы ты рано или поздно все-таки вернулась домой.

Она покачала головой.

— Мне надо работать, — прошептала она.

Он встряхнул ребенка.

— Где ты живешь?! — крикнул он во весь голос на главной улице Виндхука. — Каиса, где ты живешь?

Люди стали оборачиваться.

Она назвала какое-то слово. То ли название улицы, то ли свою фамилию, то ли район, то ли кафе. Он понятия не имел.

Она назвала слово, которое он не запомнил, да и толком не разобрал. Но это было уже что-то, этого было достаточно.

— Я тебя отвезу, — сказал он.

На проспекте Независимости он поймал такси. В такси он велел девочке повторить название. Он понятия не имел, куда они ехали, но они ехали домой к Каисе. Это было ясно.

Оказалось, это было такси, рассчитанное на нескольких пассажиров. Люди заходили и выходили. Хофмейсгеру пришлось взять девочку на руки. Рядом с ним уселась толстая негритянка с двумя сумками, а рядом с ней еще один мужчина. В маленькой машине быстро стало душно.

— Может, твоя мама тоже волнуется? — тихо спросил он девочку. — Если тебя несколько дней не бывает дома, она беспокоится?

Ребенок покачал головой, а может, Хофмейсгеру просто показалось и это было из-за тряски. На дороге было полно камней и кочек.

— Я беспокоился, — сказал он. — С того самого момента, как Тирза появилась на свет, мне везде мерещились несчастные случаи, я везде видел катастрофы. Стоит на минуту потерять бдительность. Этого хватит, чтобы тебя наказали на всю жизнь. Благодаря Тирзе я увидел этот мир таким, какой он есть, опасным, вдоль и поперек опасным. Необъяснимым и нелогичным. Труба отопления, дверь лифта, ванна — повсюду опасности. Везде боль. Маленьким детям неведом страх. Их нужно учить бояться, в них нужно вбить страх, нужно учить их содрогаться от страха. «Ай-ай!» — нужно говорить им. «Это ай-ай. И это тоже ай-ай. И вон то тоже ай-ай!» Маленьких детей нужно пугать, иначе они могут погибнуть.

Они ехали по кварталам Виндхука, где он еще ни разу не был.

Девочка смотрела в окно со скучающим видом, так показалось Хофмейстеру. Как будто она ездила тут уже много раз. Как будто она все это уже видела.

— А радость, — сказал он. — Это люди так говорят. Радость, жизнь — ведь это радость? Конечно, я знал и радость. Например, раньше. С Тирзой. Иногда я водил ее пешком на уроки виолончели. И по дороге рассказывал ей разные истории или объяснял, что как устроено. Это была радость.

Он произносил слово «радость» так же, как «эмоции». Слово, которое язык не поворачивается произнести. Слово-враг.

— Ты тоже принесла в мою жизнь радость, но кто еще? Ее было так мало, признаюсь тебе честно. Безрадостно, вот как все было. Днями напролет, долгими днями. Неделями. Я не жалуюсь, нет. Наверное, у других людей в жизни больше радости, но не намного. Когда я редактировал рукописи, я всегда выкладывал на стол четыре карандаша, и все они были абсолютно одинаковой длины. В этом для меня была радость. Я искал радость в деталях, в мелочах.

Они вдвоем смотрели в окно. На улице почти никого не было.

— Это было хорошо, — сказал он тихо. — Время, которое мы провели с тобой вместе, это было прекрасное время. Я никогда тебя не забуду. Но мне нужно двигаться дальше.

Толстуха с сумками вышла из машины вместе с мужчиной. Теперь Хофмейстер с девочкой остались в такси вдвоем. Она слезла с его коленок.

Он открыл и снова закрыл портфель.

Они проехали мимо международного аэропорта под названием Эрос, что было весьма странным для аэропорта. Эрос — название аэропорта для тех, кто ищет особых удовольствий.

Ему показалось, они едут куда-то за город.

— Куда мы едем? — спросил он. — Мы же едем к твоей маме, к твоей семье, да?

Она кивнула.

«Все в порядке, — подумал он. — Ребенок знает, что делает». Она же заговорила с ним на улице, значит, должна найти и дорогу домой. Она же не сумасшедшая.

Вдруг они остановились. Резко и неожиданно. На обочине. Вокруг не было ни одного