«Даже новорожденный понимает, что нежеланен!» — подумала Шекиба.

Асиф выскочил из комнаты и, гаркнув в сторону кухни, чтобы Шекиба принесла ему поесть, ринулся в гостиную.

— И надеюсь, ужин будет горячим! — заорал он уже из комнаты. — Хватит с меня разочарований на сегодня!

Асиф поужинал и уснул прямо в гостиной. Его храп разносился по дому, словно близкие раскаты грома перед бурей. Шекиба на цыпочках прошмыгнула в комнату Гюльназ. Та лежала на боку и тщетно пыталась накормить младенца, но у нее ничего не получалось. Молодая мать оказалась на удивление неловкой. Шекиба усадила ее и показала, как надо прикладывать ребенка к груди. Маленький ротик девочки открывался и закрывался, словно у голодного птенца. Как только ее губы нащупали материнский сосок, она с энтузиазмом принялась за дело.

Шекиба заметила удивленный взгляд Гюльназ.

— Я работала в гареме, там полно детей. Мне не раз приходилось помогать с новорожденными.

— Ах да, конечно. А я совсем ничего не знаю. Если бы моя мама была жива… — вздохнула Гюльназ, глядя на личико дочери.

«Если бы моя мама была жива…» — подумала Шекиба.

— Как ты ее назовешь? — спросила она.

— Шабнам — «утренняя роса».

— Очень красивое имя! Я принесла тебе литти. Теплая пища поможет восстановить силы, — сказала Шекиба, при этом она вовсе не имела в виду температуру блюда. Речь шла о мистических свойствах блюда. Например, грецкие орехи и финики считались «теплыми», а виноград и апельсины — «холодными». Шекиба хорошо запомнила, чему ее учили в гареме: боль, которую женщина испытывает при родах, охлаждает тело, а значит, после родов нужно есть «теплые» продукты.

Но как бы там ни было, многие часы напряжения действительно отняли у роженицы немало сил, Гюльназ выглядела бледной и усталой. И страшно проголодалась.

Она схватила приготовленный Шекибой мучной суп и с жадностью накинулась на еду. Зачерпывая ложку за ложкой, Гюльназ остановилась лишь на мгновение, чтобы с благодарностью взглянуть на вторую жену своего мужа.

— Я рада, что ты здесь, Шекиба, — тихо произнесла она.

Шекиба застыла на месте. Подобного рода заявления были настолько не характерны для Гюльназ, что вызвали у Шекибы скорее беспокойство. Вместо ответа она аккуратно взяла на руки новорожденную.

— Я думала, будет мальчик, — вздохнула Гюльназ. — Мы так долго ждали, и вот — Аллах дает мне девочку.

— Асиф разочарован, — полувопросительно произнесла Шекиба.

— Сказал, что это моя вина. Даже не захотел взять ее на руки. Он страшно разочарован.

— Ты еще родишь ему сына. Раз родился один ребенок, будут и другие. Ворота открыты. Аллах не оставит тебя.

— Возможно. Он хотел назвать ее Бинафшей.

Шекиба бросила быстрый взгляд на Гюльназ. Но на лице у нее не было и тени беспокойства.

— Нет, ты только подумай! Бинафша![71] Он, наверное, совсем рехнулся.

— И что ты сказала? — осторожно поинтересовалась Шекиба.

— Сказала, что никогда прежде с ним не пререкалась, но на этот раз возражаю категорически и не позволю назвать мою дочь таким именем.

— И что он?

Гюльназ собралась было ответить, но вдруг скривилась от боли.

— Что случилось? — Шекиба инстинктивно подалась вперед и тронула ее за плечо.

— Она предупреждала меня, что будет больно.

— Кто?

— Повитуха. Сказала, что моя матка будет злиться и искать младенца, который столько месяцев жил в ней.

— И сейчас она злится?

— Наверное. Я чувствую, как она сжимается, словно кулак Асифа, когда он увидел дочку.

Спазм прошел, и Гюльназ вернулась к разговору:

— Он разозлился еще больше. Крикнул, что Бинафша — прекрасное имя для девочки, а потом выскочил из комнаты и грохнул дверью. Не знаю, что он себе думает, но мне кажется, это был бы неверный выбор.

«Это был бы очень опасный выбор. Как только во дворце узнали бы, как Асиф назвал дочь, подозрений было бы не избежать», — подумала Шекиба Неужели Асиф не понимает этого? Ситуация отчасти даже позабавила ее.

— Давай-ка я вымою ее еще разок. Смотри, у нее кровь осталась на волосах.

Гюльназ слабо улыбнулась и прикрыла глаза, радуясь возможности немного отдохнуть, пока Шекиба возится с младенцем.

Первый год жизни Шабнам была окружена заботами сразу двух матерей. Гюльназ и Шекиба по очереди нянчились с ней — купали, переодевали, укачивали. Шекиба придерживала головку девочки, пока Гюльназ подводила ей глаза кохлем или сбривала младенческий пух на макушке, чтобы волосы росли быстрее и гуще.

Когда родители Асифа приходили навестить сына, Шекиба подавала чай и сласти. После этих визитов обе жены понимали, как им повезло, что они не живут под одной крышей со свекровью. Мать Асифа даже не пыталась скрывать свою неприязнь к Шекибе. Конечно, она сама горячо советовала Асифу взять вторую жену, раз первая оказалась такой никчемной. Но чудовище с изуродованным лицом — не совсем то, что она имела в виду. Вдобавок эта страхолюдина тоже никак не могла подарить мужу наследника.

Держа на руках внучку, мать Асифа продолжала шарить глазами по комнате в поисках признаков беспорядка, доказывающего, что две жены-растяпы не способны должным образом позаботиться о доме ее сына. Эта женщина обладала удивительной способностью даже похвалу высказать так, что она больше походила на критику.

— Наконец-то ковры почистили, теперь они хоть цвет обрели. А то в прошлый раз я тут у вас едва не задохнулась от пыли, потом пришлось платье стирать.

Шекиба и Гюльназ предпочитали хранить благоразумное молчание и на выпады не отвечали, чем только еще больше подливали масла в огонь.

— Гюльназ-джан, это печенье просто во рту тает. Как замечательно, что после стольких лет ты научилась готовить!

— Извините, но я не вправе присваивать похвалу, которая принадлежит Шекибе-джан. Печенье — это ее рук дело, — вежливо отвечала Гюльназ, делая вид, что не расслышала яда в словах свекрови.

— О Шекиба-джан, твое печенье даже лучше, чем у Фердовс-ханум. Кстати, она печет его для всей родни и даже соседям посылает.

— Пожалуйста, ханум-джан, угощайтесь! — сказала Шекиба, подливая чай в чашку свекрови.

— Да, возьму, пожалуй. Нечасто мои ауруз[72] балуют меня такими лакомствами, — сказала мать Асифа, стряхивая с коленей крошки от печенья прямо на вычищенный ковер.

Шекиба заглянула в чайник и, хотя он был еще полон, сделала вид, что пора долить воды, и отправилась на кухню.

Гюльназ и Шекиба вздохнули с облегчением, когда свекровь наконец ушла. Шекиба смела с ковра крошки и самые крупные насыпала канарейкам в клетку. Птицы оживленно защебетали и запрыгали по жердочкам, подбираясь к неожиданному угощению, и одновременно зорко поглядывали глазами-бусинами на Шекибу.

У двух птиц на голове виднелись небольшие проплешины —