— Не беспокойся, Зоя, — сказал очень спокойным голосом Фаринов. Вино, кажется, на него совсем не действовало, глаза его были ясны. — Будет полный порядок, как в Аэрофлоте, — он улыбнулся. — Между прочим, музыка твоя, Боря… — Он встал и пошел в соседнюю комнату — очень прямой, плечи назад, видно, от манеры держаться на эстраде.

Борис воспользовался случаем и закинул руку на плечо Зои.

— Ты опьянел, Борька.

— Кто такой — Борька? — спросил он, дурачась и привлекая ее к себе.

— Уже поздно.

— Скоро поедем. А может, не поедем?

— Не дури! — она сбросила его руку и начала поправлять волосы.

Вошел Фаринов. Его поблескивающие глаза на мгновение задержались на Зое. Что-то уязвило Бориса в этом его взгляде, что именно, он не мог понять. И, охваченный неожиданно пришедшей в голову задорной мыслью, он снова обнял Зою. Она резко отстранилась, но губам Фаринова проползла усмешка, и, заметив эту ухмылку, Борис капризно надулся. И тут же резко забили барабаны и, перебивая их дробь, взревели трубы.

— Потанцуй! — крикнул Борис. — Фаринов, потанцуй с Зоей!

Но Зоя не хотела танцевать. А Фаринов уже стоял перед ней, изображая кавалера, которому лучше голову отрубить, чем отказать.

— Потанцуй, потанцуй! — настаивал Борис и взял сопротивлявшуюся Зою за руки, подталкивая к Фаринову.

Они прошли в угол комнаты и, подождав мгновение, пока музыка закончит такт, оба, будто пронзенные ею, колыхнулись — сначала в одну сторону, потом — в другую. Борис, с бокалом в руке, издали наблюдал за ними. Он видел лицо Зои, ее стройные ноги, высоко открывающиеся под легкой тканью платья. Слышался баритон Фаринова, но что он говорил, нельзя было разобрать.

Танец оборвался неожиданно. И сразу обнаружилось, что Борис безнадежно пьян, что сидеть ему дальше за столом невозможно. Когда Зоя подошла, он встал, нетвердо держась на ногах, и грубо потянулся к ней. «А у нас во дворе, — фальшиво затянул он, раскачиваясь. — А у нас во дворе…»

— Пьян, — вмешался Фаринов. — Сейчас уложу его, Зоя, и посажу вас в такси. Не волнуйтесь. Одну минуту.

Фаринов увлек Бориса в соседнюю комнату, было слышно, как Борис что-то мычал вначале, а потом смолк. Зоя в ожидании присела на стул, чувствуя, как нервы у нее напрягаются, не в силах, понять, как и отчего все это случилось, почему Борька напился.

— Сейчас, Зоя, сейчас, — сказал Фаринов.

— Ему плохо?

— Обойдется. Надо предупредить соседку.

Он вышел в коридор и через некоторое время вернулся обратно, притворив как-то старательно за собой дверь.

— Сейчас она придет.

И тут Зое вдруг показалось, что Фаринов стал другим человеком. До того как выйти в коридор, был один человек, а сейчас совершенно другой. Когда это случилось? Может, когда он взглянул на нее — быстро и неуловимо. Зоя вздрогнула, вся напружинившись, еще не понимая, что ей угрожает…

Юная парочка, млевшая в ночном пустынном подъезде над старой как мир задачкой «любит — не любит», вдруг услышала крик, звон стекла и глухой тяжелый удар. Перепуганная девчонка властно, грудью, прижала паренька к стене, не желая, чтобы он ввязывался в драку. Когда по улице промчался, тарахтя, мотоцикл, они выглянули из своего убежища и, тревожно вздрагивая, держа друг друга за руки, приблизились к группе людей, склонившихся с фонариком над чем-то, что было распростерто на асфальте. Луч фонарика, описав дугу, пополз по стене дома — выше и выше, до четвертого этажа. В темном провале окна занавеска полоскалась снаружи. В ту же минуту, мигая левой фарой, подъехала «скорая помощь».

Третий час ночи. В комнате, заставленной книгами, на широкой мягкой тахте спал пьяным беспечным сном Борис. Он чмокал, он улыбался во сне, видя себя как бы со стороны за рулем новенького белоснежного «Москвича», быстро и ловко мчащегося по незнакомым местам. Зоя и Фаринов сидели рядом и что-то кричали ему, весело перебивая друг друга и показывая на гирлянды подмигивающих светофоров. Добродушные подтянутые милиционеры с усиками тоже подмигивали ему и поднимали свои белые кожаные руки к козырькам фуражек. Вдруг Фаринов дико зарычал, и его цепкие железные руки больно сдавили Бориса. Зоя вскрикнула. «Москвич», потеряв управление, странно подпрыгнул и ринулся, не касаясь земли, на какую-то непонятную каменную глыбу.

В страхе перед надвигающимся неотвратимым ударом, который вот-вот должен произойти, Борис открыл глаза. Свет, ярко бивший в лицо, заставил его зажмуриться. И тут же он почувствовал, что его грубо трясут за плечи. Он снова открыл глаза, бессмысленно моргая в тараща их по сторонам.

Сновидение отлетело мгновенно, когда он уразумел, что перед ним стоит живой, настоящий милиционер.

В разбитое окно пробивался слабый августовский рассвет.

Рассказы

Маяк

Поздняя луна вышла из-за леса. Призрачным блеском отсвечивали вдоль дороги макушки ветел, напоминающие стога сена.

Петров поежился и сердито посмотрел на дорогу. Белая укатанная полоса, исхлестанная тенями, уходила в гущу леса, исчезала там в кромешной черноте. «Комвзвода сказал, что будет к обеду, — подумал Петров. — Теперь ночь, а их все нет».

Солдат встал, прошелся вдоль окопа, около которого лежали раскрытый вещевой мешок и винтовка. Ветер шевельнул бурые, пересохшие головки клевера. На миг показалось, будто где-то рядом хрустко жуют кони. Петров любил этот звук и помнил. Он настороженно оглянулся, но ничего не увидел. А от воспоминаний защипало в груди.

Высокие легкие облака тянулись к луне, кутали ее, словно хотели погасить. Исчезли в темноте ветлы. На пригорке в деревне вспыхнул огонек, вспыхнул и погас.

Солдат склонился и сел на бруствер. Земля была еще теплой. Петров ощупал ее ладонью, взял в горсть и медленно растер узловатыми жесткими пальцами. «На покой пошла, кормилица…» Он был сельским жителем и чувствовал землю, как живое существо, которое, как и человек, знает всему время: работе и сну…

Со стороны дороги послышалось тяжелое шарканье — кто-то шел в его сторону. Солдат придвинул поближе винтовку и, вперив глаза в темноту, стал ждать. Глухое старческое покашливание предупредило его: опасности нет. И вслед за этим из темноты выплыла фигура старухи, что приходила к нему еще днем, когда он стоял на перекрестке, ожидая, своих.

— Ты здесь, касатик? — спросила она тихо.

— Здесь, бабушка, здесь, — ответил Петров, угадывая в темноте сморщенное улыбчивое лицо старухи. — Чего ты ради, бабушка, по ночам тут разгуливаешь? Аль на фронт отправилась?

— Шуткуешь, касатик, — ответила старуха, подойдя совсем близко и ставя на землю какой-то узелок, завязанный в белое. Потом, распрямившись, объявила: — Я тут провизии тебе принесла.

— Провизии. — Петров тихо рассмеялся. — Молодец, бабушка. Провизия для