Все прибывающие в город части автоматически вливались в Можайский Укрепрайон. Возвращение в полк пришлось отложить на неопределенное время, я просто не представлял себе как это сделать, никаких сопроводительных документов никто не давал, а самовольная попытка расценивалась бы как дезертирство.

12 октября наш отряд присоединился к частям 312-й стрелковой дивизии и в пешем порядке был отправлен в Малоярославец. Не дойдя до позиций в районе западнее Боровска, мы были внезапно атакованы немецкой пехотой. Большая часть отряда прорвалась в сторону Малоярославца, арьергард был рассеян. Я, Павел и несколько бойцов вновь оказались в лесу. Постоянный моросящий ледяной дождь довершал унылую картину нашего плачевного положения. Между нами стал выбор. пробиваться в сторону Малоярославца или возвращаться в Можайск. Кто-то решил, что Малоярославец уже занят немцами, пошли в сторону Можайска. Несколько раз вступали в стычки с передовыми немецкими отрядами, решили держаться Наро-фоминской стороны.

В Можайск вернулись 17 октября уставшие, промокшие, с двумя ранеными и сразу в составе ополчения были переброшены под Бородино на линию обороны 32-й Сибирской дивизии.

Дождь перешел в снег, но распутица не закончилась. Здесь, на заснеженных бородинских холмах, в составе стрелкового батальона мне довелось участвовать в кровавой мясорубке последнего сопротивления наших войск под Москвой. С ходу мы заняли оборону, вступив в бой с бронетанковыми частями вермахта. К середине дня 18 октября от нашего батальона осталось отделение. Геройски погиб мой товарищ по отступлению Павел Сапрыкин, ведя беспрерывный огонь из того самого «вяземского» пулемета по танкам и пехоте противника, истекающий кровью он не оставил позиции пока сердце его не остановилось.

Отступать некуда, германские танки, прорвав оборону с юга, вышли в тыл наших позиций. Оборона пала, защищаться больше нечем. Гранаты и противотанковые выстрелы закончились, оставалось только погибнуть или попасть в плен. Как единственный оставшийся в живых офицер я отдал приказ рассредоточиться по окопам среди мертвых до наступления темноты, а ночью собраться и двигаться в сторону Можайска. Мы прекратили сопротивление, и нам повезло. немцы, не сбивая темп наступления, проехали по нашим позициям силами нескольких десятков танков в восточном направлении, живых не искали.

Стемнело, я собрал оставшихся бойцов, всего шестнадцать человек, кроме чудом уцелевших, было несколько тяжело раненых. Мы сделали носилки из шинелей убитых, взяли максимум боеприпасов и двинулись на Можайск, до которого было порядка десяти километров. Дорога была занята фашистскими танками. Нам удалось незаметно дойти до леса в районе деревни Псарево. Подойдя ночью к окраинам города, я выслал разведчиков, вернувшись, они сообщили, что в Можайске немцы. Дорога на восток, в который раз была отрезана. Мы вернулись в лес. Наступил период животного выживания. Продуктовые запасы быстро истощились, в питание шло все лесное, особенно клюква, костры жгли с большой осторожностью, без квалифицированной помощи начали умирать раненые. В начале ноября ударили морозы. Было решено совершить вылазку в Новую Деревню. Рано утром мы группой из восьми человек ползком вышли на опушку деревни. Я отправил двух разведчиков. Минут через десять началась перестрелка – значит, в деревне немцы. Вернулся только один, второй, успев бросить в гитлеровцев гранату, был застрелен. Преследуемые фашистами мы начали отступление. Неожиданно со стороны нашего лагеря послышались выстрелы. Неужели окружение? Нет, это по немцам открыли огонь привлеченные шумом партизаны. Оказывается, в районе Можайска действовала истребительно-диверсионная разведывательная группа штаба Западного фронта из десяти человек, они уже несколько дней знали о нашем присутствии, присматриваясь, кто мы. дезертиры или отряд, попавший в окружения. Это была хорошо подготовленная группа, имеющая связь со штабом. Мы не узнали их фамилии и званий, обращались они по именам, возможно вымышленным. В лесу была заложена база с запасами продовольствия, теплой одежды и боеприпасов, местонахождения которой мы также не знали – диверсанты боялись предательства в случае пленения одного из нас, но они снабдили нас всем необходимым, присоединив к своему отряду.

В огневое соприкосновение с противником мы старались не вступать. Нашей деятельностью стало разведка и наводка авиации. В течение первой половины декабря благодаря переданным отрядом сведениям о расположении фашистских войск были проведены две успешных операции. бомбовые удары по Ватулинскому аэродрому и артиллерийскому складу в Можайске. С 15 по 25 декабря после начала общего контрнаступления наш отряд совершил налеты на шесть деревень Можайского района, освободив их от оккупантов. 19 января обойдя Можайск с севера, мы встретились с войсками 5-й армии, и наша лесная эпопея закончилась.

Не знаю, чем бы обошлось наше присутствие на оккупированной территории, если бы мы не соединились с диверсионным отрядом, но к нам отнеслись объективно, без пристрастных проверок. В полку я числился «не вернувшимся с боевого задания» и у меня появился выбор – вернуться в 176-й ИАП или проситься в иное подразделение. Мне хотелось повидать маму, сказать ей, что я жив, и я написал рапорт с просьбой направить меня в осажденный Севастополь. Мне повезло, как раз туда переводилась одна из эскадрилий 7-го ИАП на МиГ-3.

В январе 1942 года с Тамани через Керчь, занятый нашим десантом, мы перелетели на аэродром Херсонесский маяк. Из-за нелетной погоды с января по май активных действий в воздухе не велось. Мне удалось совершить всего несколько тренировочных вылетов. Зато, несмотря на казарменное положение, получилось несколько месяцев пожить у мамы, чему я и она, несмотря на тяготы осадного положения, были несказанно рады. Трудно описать искреннюю радость нашей встречи. Привыкнув к артобстрелам или редким бомбежкам, к трудностям осадного города, голоду и светомаскировкам я, погрузившись в детство, подолгу слушал истории старушки – матери – бывшей учительницы русского языка и литературы. А мать, гладя мою уже начавшую рано седеть голову, вспоминала прожитое. Вспоминала только хорошее, светлое, что было в нашей семье. И я, как маленький ребенок, отрешившись от действительности, в который раз просил рассказать о том, как мы всей семьей, погрузив на старенький велосипед припасы, шли в лес или в горы на пикник, сопровождаемые постоянным спутником – псом Атосом. Придя на место, отец, выпив небольшую рюмочку коньяка или водки, как правило, занимался костром, а я и Атос шли собирать хворост. Наверное, тогда, забираясь на кручи отвесных холмов и видя красоту необозримых просторов вокруг, я и захотел связать свою жизнь с небом.

Мать продолжала рассказывать, наливая чай с сахаром из принесенного мной пайка, а я все вспоминал ушедшие картины детства, пока время не возвращало к суровой фронтовой реальности.

Надо сказать, Крымскому фронту и той роли, которую играл в нем Севастополь, первоначально отводилась значимая роль. Город регулярно снабжался с Кавказа военной техникой, боеприпасами, продовольствием и медикаментами, но конечно этого было недостаточно. В феврале – апреле авиация Севастополя пополнились всего несколькими СБ, МБР, Пе-2 и Як-1. Возможно, командование больше делало ставку на Крымский фронт, воюющий на Керченском полуострове, надеясь, что Севастополь и так выдержит.