На следующее утро мы вывели из села на аэродром громкоговоритель, чтобы получать хоть какую ту информацию с фронта.

В середине дня над аэродромом на большой высоте пролетел немецкий разведчик. Мне очень хотелось взлететь и начать преследования, но, оценив ситуацию, я понял, что не догоню.

В ожидании прошла почти неделя. Нас не бомбили, но официальные сводки с фронта не вносили ясности в обстановку. Война продолжалась и, судя по всему, немцы двигались на восток вглубь нашей территории. Мы почти не выпивали спиртного – вдруг поступит приказ или приедет какое начальство. Я видел, что бои не заканчиваются, и как военный летчик не хотел оставаться в стороне. Наконец, когда 30 июня пришла информация о потере Львова, мои нервы не выдержали, и я совершил поступок, о котором пожалел впоследствии, хотя сейчас уже не жалею! Я наивно рассуждал так: если 131-й полк не переучен на МиГ-3, то один летчик и один самолет в полку «погоды» не сделает. Значит, я должен присоединиться к любой летной части на МиГах и вступить в бой в ее составе. Мне захотелось вернуться в дивизию Гущина, но как быстро добраться из южной Украины до Прибалтики, успев это сделать еще до конца войны. Конечно, на самолете! Это больше тысячи километров, можно долететь с одной промежуточной посадкой, где-нибудь в Белоруссии. Мы даже поспорили с Николаем. смогу ли я совершить стол безрассудный поступок, и я решил рискнуть.

Рано утром 1 июля я, поручив командование аэродромом лейтенанту, сел в МиГ, тот самый, что облетывал до войны, и поднялся в воздух. Первоначально я решил совершить посадку в Кривом Рогу. Если бы Гончаров или его заместители были на аэродроме, меня, конечно, остановили еще «на корню». Но командиры были на боевых вылетах, самолеты не имели радиостанций, а у оставшегося дежурного и технического состава не возникли ни малейшие подозрения, что я самовольничаю. Самолет принадлежал их части, я являлся летчиком полка, и все думали, что я выполняю приказание командира. Пока мой самолет до заправляли, я успел побывать в штабе, получив в секретном отделе имеющиеся карты предполагаемого района полета. В штабе я узнал, что немцы особенно продвинулись в Белоруссии, наши войска несут значительнее потери под Белостоком и Минском. Это натолкнуло меня на мысль, что лететь через Белоруссию нельзя. Я решил лететь на Смоленск с посадкой в Брянске, где был военный аэродром, а затем на Ковно. Со штурманской подготовкой и прокладкой маршрута у меня никогда не было проблем, а погода позволяла выполнять полет по наземным ориентирам. Топлива до Брянска мне хватило впритык и через два часа на остатке горючего я сел на местный аэродром. Наверное, будучи очень наивным, я представлял себе, что в таком перелете одиночного самолета нет ничего необычного. документы у меня были с собой, сяду, объясню, что перелетаю из одной части в другую, ничего крамольного – идет война.

Самое удивительное, что в Брянске меня действительно заправили, и я смог беспрепятственно подняться, взяв курс на Смоленск, где планировал быть минут через сорок. Я зашел и сел на северный смоленский аэродром, ожидая, что все пройдет также гладко как в Кривом Рогу и Брянске. Еще в воздухе я выбрал место возле технических зданий, куда подрулил после посадки. Я выбрался из кабины, навстречу мне шли несколько удивленных техников. Я сообщил, что лечу из Брянска в Ковно и прошу заправить самолет. Один из техников, видимо старший, сказал, что мне надо подойти к командирам, так как без их распоряжения мой самолет не подготовят, и проводил меня на командный пункт. Дежурный капитан посмотрел мои документы и, спросив, откуда я лечу, попросил подождать, связавшись с кем-то по телефону. Я ждал около часа, вошел особист, изучил мои документы, расспросил кто я и откуда, куда направляюсь. Он был вежлив, я бы сказал – приветлив, но его напускную вежливость перечеркивали недоверчивые сверлящие глаза с огоньком, как у кошки. Он вышел, затем вернулся и сказал, что нужно выяснить некоторые детали и сейчас за мной приедут. Я был спокоен как человек, уверенный, что ничего дурного не совершил. Через час за мной действительно приехали красноармейцы с малиновыми петлицами, посадили меня в грузовик и отвезли в здание Смоленского НКВД, то ли на улицу Чернышевского, то ли Совнаркомовскую и поместили в подвальную одиночную камеру. Несколько дней к моей особе никто интереса не проявлял. Затем меня отвели к следователю. Допрос вел сержант Госбезопасности с волевым подбородком и оттопыренными ушами. Я открыто отвечал на его вопросы, скрывать мне было нечего, рассказал, что летел на фронт к полковнику Гущину, командиру 8-й дивизии, так как мой 131-й полк воюет на И-16, не используя МиГ-3. Сержант вел себя спокойно, внимательно слушая и записывая. В конце допроса сказал – разберемся – и меня отвели обратно в камеру. Прошло еще несколько дней. Затем меня отвели к тому же следователю.

Наконец – подумал я. – разобрались и скоро я попаду на фронт.

Сержант потребовал, чтобы я рассказал, с какой целью и как оказался в Смоленске. Я выразил неудовольствие, ведь я уже много раз повторял свою историю, но еще раз проговорил, как все было.

– Сволочь, значит, правду говорить не будешь! – прошипел сержант и со всего размаха ударил меня кулаком в челюсть. Я чуть не упал со стула, во рту появился привкус крови. В любой другой ситуации я немедленно дал бы сдачи, но меня охватила полная апатия. Я был в прострации, все происходящее было как бы ни со мной. Как мог я оказаться в подобном положении!

– Я говорю правду. – тихо сказал я, вытирая кровь, текшую из разбитой губы.

– Правда – это то, что ты дезертир и предатель, угнавший самолет чтобы перелететь к немцам. – И следователь ударил меня с другой стороны. На этот раз я упал со стула на грязный пол кабинета. Перед глазами плыло.

– В Ковно летишь к немцам?

Я пришел в себя.

– К каким немцам? Там стоит моя бывшая часть под командованием Гущина Василия Андреевича.

– В Ковно уже пол месяца твои хозяева – фашисты, Гущин арестован как вредитель и враг народа, не успел, сволочь, перебежать!

Меня бросили в камеру и больше на допросы не вызывали. Я потерял счет времени. До сих пор казалось что произошедшее – дурной сон и скоро наступит пробуждение. В голову не помещалось. полковник Гущин, друг моего отца – предатель, Ковно сдано немцам, как такое могло произойти? Что меня ждет: расстрел, тюрьма, лагерь?

Прошла приблизительно неделя, меня никуда не выводили, я видел только бойца внутренней охраны раз в день приносившего скудную пайку. Наконец дверь камеры распахнулась, на пороге стоял конвой, лица у вертухаев были какие-то озабоченные.

Форма на них была не внутренняя, а с полевыми навесками. Меня вывели на темную улицу, я не разобрал, был вечер или утро, и заставили сесть в грузовик. Неужели расстрел без суда и следствия!

В машине уже находилось два человека. Было темно, я не мог разобрать их одежды и лиц, понял только что это военные и такие же арестованные как я. В кузов сели четыре конвоира и машина тронулась.

– Куда нас везут – спросил охрану один из моих попутчиков совсем еще мальчишеским голосом, он, видимо, был так же мало знаком со своим будущем, как и я.