Стопроцентная самодеятельность – вот что! Кто-то, отчаянно рискуя, заманил шибко настойчивого капитана в нехитрую ловушку. Официального обвинения Эрину никто и не собирался предъявлять, и формально он вовсе не задержанный. Он – гость внутреннего служебного изолятора. Если, конечно, данное понятие распространяется на того, кто сидит взаперти.

С одной стороны, это означает следующее – не вся верхушка НЧЧК продалась, а всего лишь несколько персон, что уже хорошо. А с другой стороны – жизнь капитана ап-Телемнара теперь не стоит и рваного древня. Ведь каждый нормальный заговорщик прекрасно понимает, едва ушастый ревнитель законности вырвется на свободу и раскроет рот – полетят и погоны, и головы. Если вырвется…

Эрин внимательно осмотрел свое узилище. Кровать, тумбочка, стол, стул, вешалка – два крючка на стене, дверь в санузел. Семь шагов от двери к стене и пять поперек комнаты. Особенно возмутил энчечекиста эротический журнал для мужчин «Кролиководство», лежащий на подушке. Это чтобы было, чем заняться на досуге?

И все же камера есть камера, как бы благопристойно не выглядела обстановка. Да – никаких решеток, но лампы дневного света на потолке в комнате и душевой не отключишь по своей воле. И несколько камер наблюдения следят за каждым движением. Значит, это надолго. Упрямого капитана будут мариновать в собственном соку столько, сколько понадобится, чтобы выдавить тайну Элеммировой посылочки.

Первым делом Эрин снял шпоры. Их звон при каждом шаге действовал ему на нервы. Меч у неудачливого милорда забрали молчаливые сопровождающие, вернее, попросили оставить церемониальное оружие на их попечение. Очень вежливо попросили.

Надо же было так по-глупому попасться. Причем второй раз за очень короткий промежуток времени. Не иначе, началась у милорда ап-Телемнара очередная черная полоса в жизни. Сначала либрусек, потом разрыв с Нолвэндэ, теперь вот – тайный арест, то ли еще будет? А? Пытки и расстрел в подвале?

Оправданием может служить только неведомо откуда взявшаяся уверенность, что с настойчивым сыщиком захотят поговорить и сделать предложение, от которого сложно отказаться. Жалкое и ничем не подтверждаемое оправдание для хронического неудачника, все еще упорно верящего, будто клятва верности, данная Родине и Владычице, священна и нерушима.

Наручные часы, столько лет служившие эльфу верой и правдой, остановились на без четверти одиннадцать, свет горел, и где-то на грани сознания энчечекист чувствовал постоянное чужое присутствие. Его пытались «читать», но каким-то странным незнакомым способом, совсем не так, как это делает профессиональный мыслечтец. Неприятное зудящее ощущение где-то в глубине черепа, от которого постоянно чесалось мягкое нёбо и навязчиво звенело в ушах. Так длилось и час, и два, и три. Ни один живой специалист не смог бы столько времени без остановки долбить метальные щиты. Словно гадский дятел! (Прости, Эру, за сравнение)

Больше всего Эрину хотелось курить. Примерно к концу шестого часа ему уже чудился запах дыма, от чего рот наполнялся вязкой слюной. Эльф умылся и, не раздеваясь, лег на кровать. Но едва попробовал задремать – давление на ментальные щиты усилилось. Проклятье!

Энчечекист разозлился не на шутку. Едреные пассатижи! Это что же такое получается? В самом сердце Родины, в её Столице, в здании организации, в рядах которой Эринрандир верой и правдой служил столько лет Закону, его не только держат взаперти, но еще и цинично трахают в мозг? И кто? Какие-то предатели, бессовестные мрази, убийцы и подонки!

«Ничего-ничего! Если… Нет! Когда я отсюда выйду, вы пожалеете, что на свет народились, ублюдки! А я обязательно вырвусь! И не из таких передряг выбирался. Это даже не по горло в хинтайском болоте стоять двое суток, всему облепленному пиявками! – очень громко думал Эрин, сам себя распаляя праведным гневом. – И не с проникающим ранением в брюшную полость ползти по джунглям. Если я тогда выдержал, то и сейчас смогу! Твари!»

Его тяжело ранили, а по строгим правилам разведывательно-диверсионной службы во время выполнения задания отряд оставляет раненому товарищу оружие с полным боекомплектом и уходит. И никакая это не жестокость. Таща на себе немощного, отряд становится уязвим и рискует провалить задание, чего допустить нельзя. Никто не отважился смотреть эльфу в глаза, все знали – он обречен. Но случилось невероятное – соратники попали в засаду и погибли, а Эрин с тремя пулями в пузе дополз до того места, где их должен был забрать вертолет.

И тогда было побольнее, чем сейчас. Тогда ап-Телемнара едва отскребли от порога Чертогов шустрые гоблинши из полевого госпиталя. И не сразу, а в несколько приемов, потому что после путешествия через болота с дырой в животе, там разве только лягушки не завелись. И ничего – криком не кричал, терпел.

Вот и тут перетопчемся как-нибудь, решил капитан, продолжая накручивать себя. Злость существенно усиливала внутренние щиты, посему он предавался этому чувству со всей ответственностью – самозабвенно и изо всех сил. Злился на всех подряд, начиная с Владычицы и заканчивая Желудьковской, не забывая про Нолвэндэ, и не обходя вниманием себя, такого крупного разумника, сумевшего облажаться по полной программе.

От этих усилий порог раздражения его щитов резко повысился, и Эрин сумел совсем немного вздремнуть. Как долго продлился его долгожданный отдых, осталось неведомо, а разбудил эльфа скрежет за маленькой дверцей в стене, которую узник принял за декоративный элемент. Однако там обнаружилась ниша, в которой стоял поднос с тарелкой картофельного пюре и двумя недоваренными сосисками – в общем, жрать это было невозможно.

Даже если бы Эринрандир хотел снова поразмыслить над открывшимися ему фактами в частном расследовании, то из-за постоянного давления на сознание сделать это он был не в состоянии. Все душевные силы уходили на поддержание в себе пламени гнева. Какая уж тут логика и анализ, тут бы щиты удержать.

А время тянулось медленно, буквально ползло, словно гусеница по стволу трехтысячилетнего мэллорна. Чтобы сбить пленника с толку, еду подавали через неравные промежутки времени, свет не гасили, и без остановки долбили разум, медленно, но уверено сводя с ума.

«С такими темпами скоро никакая злость не поможет», – бесился Эрин, едва сдерживаясь, чтобы не начать колотиться лбом об стенку. Во всяком случае, в искусстве зубовного скрежета имени Птурса Ифритовича эльф весьма преуспел.

Вот спрашивается, где была наша знаменитая на всю Серединную Империю паранойя, когда капитан ап-Телемнар сразу поверил в то, что кто-то из предателей осмелится раскрыть ему свое инкогнито? Родная моя, где ты была?

«Тут я».

Виновница молча ковыряла носочком лаковой туфельки ковровое покрытие на полу и не решалась поднять на Господина-и-Повелителя каре-зеленых глаз Желудьковской. И, кроме туфель и ажурных чулочков, на ней ничего не было. Сказывалось влияние редакторской работы «Кролиководства».

«Молчим? Сказать нечего?» – строго спросил Эрин.

«Ну-у-у-у…»

«В глаза смотреть!»