Соня попробовала поговорить с Митей, но он ни в чём не сознавался. И она решила не обращать на это внимания – ничего, со временем сам успокоится. Тем более что проводить столько дней рядом с мужем было ей только в радость. Потом он выйдёт на работу, но ненадолго, а на новогодние праздники они снова будут втроём – ещё целых десять дней!

С Наташей Митя больше не разговаривал, кроме единственного раза, в субботу. Она звонила, чтобы позвать его на Ларисины девять дней. Ответил он очень сухо, наврал, что заболел, и прийти отказался. Спросил, где Наташа сейчас живет. Оказалось – всё там же, в доме отчима. Накануне поминок она звонила опять, но Митя трубку не взял.

Говоря про работу, он впервые предположил, что может лишиться места. Раз фирма теперь перешла к Наташе, значит, снова находится под контролем Калюжного.

– Ну, уж нет! – насмешливо возразила Соня. – В жизни не поверю, чтобы она тебя уволила.

– Почему? Обидится, разозлится и…

– Мить, я хорошо её поняла. Ты – смысл её жизни. Она сделает всё, чтобы видеть тебя, чтоб иметь возможность тебя домогаться.

В ответ он ничего не сказал, но в душе, видимо, согласился.

Тем временем Анька принесла странные вести, до глубины души поразившие Митю. Оказывается, его мать полностью переехала к бывшему мужу, и они готовятся заново оформить брак. А Наташа при этом не только не покинула дом, но и продолжает мирно существовать рядом с Валентиной Юрьевной. Митя недоумевал, как это возможно, но Соне не стоило труда догадаться, на какой теме они сошлись. Ненависть к колдунье, отобравшей у них любимого Димочку, объединяет не хуже родственных чувств.

Эта новость встревожила её куда больше, чем фантастические угрозы Жени. Общими усилиями Наташа и Валентина Юрьевна могли придумать новые пакости.

Но фактически первая неделя Митиного отпуска прошла спокойно. Соня, причём снова в сопровождении всего семейства, сходила в городской орган опеки и попечительства, взяла список документов и даже умудрилась всего за полчаса получить справку из ЖЭКа. Справка об отсутствие судимости требовалась только в случае усыновления, для опеки можно было обойтись и без неё. Немного тревожило предстоящее медицинское обследование – а вдруг к чему придерутся? Прежде Соня ходила к врачам только, когда донимала Мара, последний раз – очень давно. Правда, какая-то женщина в коридоре успокоила: существует список «отказных» диагнозов – туберкулез, гепатит, всякие заразные болезни, психические отклонения… А гастрит или аритмия – это, мол, чепуха.

Главная сложность возникла со справкой о доходах. Ларисы не стало, а обращаться за помощью к Наташе никому и в голову бы не пришло. Нина Степановна тоже ничем не могла помочь – она до смерти боялась не угодить Калюжным и до сих пор опасалась, как бы они не узнали о её участии. Других идей так и не появилось. Анька предлагала поговорить с Валерией, но Соня отказалась – она не могла забыть, как та приносила ей отступные.

Седьмого числа, в пятницу, они с сестрой отправились в суд, на первое заседание по квартире. Митя не хотел отпускать их одних, но ему пришлось остаться дома с Вадиком.

Соня приготовилась нервничать, но заседание оказалось скорее скучным. Стороны только огласили позиции, представили нужные документы и разошлись. Трусливый Вова на слушание не пришёл, он выписал генеральную доверенность на своего адвоката. Вот кто был по-настоящему омерзителен – такого типа Соня ещё не встречала. Глазки у него постоянно бегали, сходясь где-то у переносицы, жирные губы складывались в такое выражение, словно весь мир вызывал у него брезгливость.

«Лучший адвокат отца», – усмехнувшись, сообщил ей Митя, выслушав описание.

Слава Богу, с Вадиком всё шло нормально. Он быстрее, чем Соня рассчитывала, забывал и о затхлой атмосфере родного дома, и об одиночестве в интернате, и даже писаться почти перестал – только если выпьет на ночь воды. В мальчике просыпался обычный, подвижный, весёлый ребёнок – разве что более покладистый, чем иные – с ним почти не возникало сложностей. Леонид Михайлович, конечно, всё ему разрешал, но ведь возможностей баловать внука у деда особенно не было. Интернатовская дисциплина многое исправила, быстро заставив Вадика забыть слово «хочу». Проблемы возникли только с нарушением режима – вечером мальчик с трудом соглашался ложиться в кровать, так много интересных занятий у него теперь находилось.

Соня ругала мужа, что он слишком возбуждает ребёнка перед сном. Но было забавно наблюдать, как они играют – Митя сам увлекался, как маленький. Когда они раскладывали на полу дешёвую железную дорогу китайского производства, Вадик просто млел от счастья. С Соней он всё ещё немного стеснялся, ласку позволял только по вечерам, перед сном, когда она сидела возле него на диванчике, читала ему или что-то рассказывала. Тогда он держал её руку в своей и так засыпал. Если она целовала его – порой обнимал и целовал в ответ, наверно, как дедушку, по традиции, на ночь. А вот днём она как будто снова становилась его воспитательницей. Хорошей, доброй, любимой – но не мамой. Соню это немного расстраивало. Иногда она ловила на себе взгляды мальчика – тайные, исподтишка, вопросительно-ждущие. Но как только она начинала проявлять к нему нежность, Вадик сразу же зажимался.

Однако с каждым днём их отношения становились всё теплее. В немалой степени этому способствовал Борис. Таков уж был этот лис, что люди доверяли ему свои секреты. Она не раз наблюдала, как Вадик, проходя мимо Бориса, задерживался, внимательно разглядывая его, иногда аккуратно брал за лапку, гладил и что-то шептал. Мальчик послушно выполнял Сонину просьбу и относился к игрушке бережно.

Иногда они разговаривали с лисом все вместе. С его помощью удалось решить целый ряд щепетильных проблем и установить важные правила поведения, которые не хотелось утверждать в приказном порядке. Поскольку Вадик абсолютно точно знал, что с ним говорит сам Борис, то спокойно отвечал ему на вопросы, требующие особого такта, и даже охотно спорил и возражал.

По деду мальчик скучал, но без надрыва. Соня старалась сохранить ему ощущение присутствия дедушки, они каждый день звонили ему в Москву – денег на это, понятно, уходило немало. Леонид Михайлович говорил всё ещё невнятно, словно у него каша во рту, но зато мальчик читал ему по телефону новые выученные стихи – чтение и декламация стали его страстью. Порой у Сони с Митей к вечеру уже голова шла кругом: если Вадик принимался рассказывать, к примеру, «Конька-Горбунка», то уж сначала и до конца.

Соня с радостью ощущала, что её отношения с мужем вошли в новую стадию – они чувствовали себя не просто парой, а настоящей семьей. Раньше они смотрели лишь друг на друга, теперь у них появились общие заботы – о третьем, зависимом от них человеке. И сближало это их вовсе не меньше, а больше. Усталые, но довольные, перед сном они обсуждали, как прошёл день, как вёл себя Вадик, что получилось хорошо, а где лучше поступать иначе.

Что же касалось интимной стороны… Соня не знала, как к этому относиться. Во-первых, Митя начал, наконец, предохраняться, уже не раз от раза, а регулярно. Во-вторых, каждая их ночь была теперь для него словно первая. Или… последняя. Он не просто любил Соню, он как будто страдал от своей любви и доходил порой до абсурда в её проявлении. Например, после близости он теперь регулярно включал ночник и молча смотрел на жену – минуту, три, пять, так, что она не выдерживала и начинала ругаться.