идти по крайней мере ещё полдня, поскольку на карте следующая деревня была только в 5 или 6 лье от Агреды, а расположить полки на ночь в горах, вдали от жилья, невозможно. Я держался настороже и, прежде чем двинуться вперед, изучил ситуацию.

Агреда расположена в широкой долине, у подножия холма с крутыми склонами. Южный отрог со скалистой вершиной, подходящий к городку, был покрыт виноградниками, а северный отрог — густым лесом; внизу бушевал бурный поток. По то сторону виднелись дикие и безлюдные горы. Через всю Агреду проходила одна главная улица, к которой примыкали очень узенькие улочки, по которым крестьяне добирались до своих виноградников. Войдя в городок, я оставил эти улочки и холмы справа. Чтобы лучше понять мой рассказ, постарайтесь представить себе эту обстановку.

Всё спало в Агреде, это был благоприятный момент, чтобы пройти через неё. К тому же у меня была хоть и слабая, но надежда, что, оказавшись на другом конце селения, я наконец увижу огни авангарда маршала Нея. И я пошёл вперёд, держа саблю наготове и приказав моему нормандцу зарядить ружьё. Большая улица была покрыта толстым слоем мокрых листьев, — жители специально рассыпают их, чтобы получить удобрение для своих виноградников, — мы бесшумно ступали по ним, и я был этим доволен…

Я шёл посередине улицы, мой солдат шёл справа. Чтобы быть незаметнее, он огибал дома, прижимаясь к стенам, может быть, считая, что в случае нападения так будет легче сбежать по маленьким улочкам, ведущим в поля. Это доказывало, как мало я мог рассчитывать на этого человека. Но я не сделал ему ни одного замечания.

День уже начинался. Мы прошли большую улицу, никого не встретив. Я уже думал, что всё обойдётся, когда, дойдя до последних домов, я оказался лицом к лицу примерно в двадцати пяти шагах от четырёх испанских королевских карабинеров на конях и с саблями в руках!.. В других обстоятельствах я мог бы принять этих всадников за французских жандармов, униформа была очень похожа. Но жандармы не участвуют в передовых постах. Эти люди не могли принадлежать к корпусу маршала Нея, и я сразу же понял, что это были враги. Я начал быстро разворачиваться назад, в ту сторону, откуда я пришёл. И в тот момент, когда я уже почти закончил поворот, в нескольких дюймах от моего лица блеснул клинок… Я отскочил, но получил ужасный удар саблей в лоб — у меня до сих пор остался шрам над левой бровью!.. Меня ранил бригадир карабинеров. Оставив четырёх солдат на окраине посёлка, он объезжал его, как это принято у военных, чтобы убедиться, что в нём нет французов. Я разминулся с ним, потому что, когда я двигался по главной улице, он, вероятно, был в каком-нибудь переулке. А потом он выехал на главную улицу, чтобы вернуться к своим людям. Он подъехал ко мне сзади совершено бесшумно, из-за тех же разбросанных всюду мокрых листьев, и собирался уже разрубить мне затылок, когда я повернулся к нему лицом и удар пришёлся по лбу.

В тот же момент четыре карабинера, которые до сих пор не двигались, так как видели, что мне готовил их начальник, двинулись рысью в нашу сторону, и все пятеро устремились ко мне! Я машинально бросился к домам справа, чтобы прижаться спиной к стене, и, к счастью, одна из узеньких и извилистых улочек, ведущих к винограднику, оказалась в двух шагах от меня. Нормандец уже юркнул в неё. Я тоже устремился туда, а пятеро карабинеров за мной. Они не могли напасть на меня все сразу, так как ширины улочки хватало только на одного всадника. Они ехали друг за другом, впереди был бригадир. Хотя здесь моё положение было немного лучше, чем на большой улице, где я был бы окружён, оно всё же было ужасным. Кровь хлестала у меня из раны, заливала левый глаз, которым я уже ничего не видел, и я чувствовал, что она уже застилает и правый. Чтобы не совсем ослепнуть, я должен был склонять голову к левому плечу, чтобы кровь стекала в эту сторону. Я не мог её отереть, я отступал, поднимаясь наверх, пятясь и защищаясь как мог от ударов сабли бригадира. Ножны и шапка мне мешали, и я их бросил.

Не поворачивая головы, чтобы не выпустить из вида противника, с которым мы скрестили оружие, я приказал вольтижеру-нормандцу[62], считая, что он находится сзади меня, положить ружьё мне на плечо, взять на прицел испанского бригадира и выстрелить. Не почувствовав тяжести ствола, я на мгновение повернул голову, отступив на шаг, и что же я увидел? Мой нормандский солдат со всех ног бежал к вершине холма! Испанский бригадир усилил свои выпады, но, видя, что не может меня достать, он поднял на дыбы свою лошадь, и её передние ноги несколько раз ударили меня прямо в грудь. К счастью, удары были не очень сильными, так как дорога шла вверх, а на задних ногах лошадь стояла не очень твёрдо. Каждый раз, когда она снова ставила свои передние ноги на землю, я бил её саблей по носу, так что она больше не поднималась на меня.

Тогда бригадир вышел из себя и крикнул всаднику, двигавшемуся за ним: «Бери карабин, дорога поднимается, я пригнусь, ты прикончишь этого француза из-за моего плеча…» Я понял, что этот приказ означает мою смерть! Но чтобы его выполнить, солдат должен был вложить саблю в ножны и отстегнуть карабин. Всё это время бригадир старался достать меня острием своего оружия, нагнувшись к шее лошади, и тогда я решил совершить отчаянный поступок, который мог либо спасти меня, либо погубить! Не спуская глаз с испанца и видя, что он наклоняется ещё больше, пытаясь меня достать, я замер, и в ту секунду, когда его тело нависло надо мной, я отскочил вправо, нагнулся, уходя от удара моего противника, и мой клинок до половины вонзился в его левый бок! Бригадир издал ужасный крик и опрокинулся на круп своей лошади! Он, вероятно, упал бы на землю, если бы следующий за ним всадник не подхватил его…

При резком движении из кармана моего ментика выпали депеши, которые я нёс императору, я мгновенно их подобрал и стал подниматься к концу улочки, где начинались виноградники. Там я обернулся и увидел, что испанские карабинеры сгрудились вокруг своего раненого бригадира и что в этом узком наклонном месте им очень трудно разобраться с раненым и лошадьми.

Эта стычка