Немного дальше мы натолкнулись на тела двух недавно убитых французских пехотинцев. Их полностью обобрали, оставив только кивера. Я смог прочесть выгравированные на бляхах номера и узнал, что несчастные были из полка, входящего в корпус маршала Нея. На некотором расстоянии от этого места мы заметили — страшно даже сказать!.. — молодого офицера 10-го конно-егерского полка, в униформе, пригвождённого за руки и за ноги к двери сарая!.. Несчастный был прибит вниз головой, и под ним был разожжён небольшой костёр!.. К счастью для него, его мучения уже закончились, он был мёртв!.. Но кровь ещё текла из его ран, значит, казнь была совершена совсем недавно, и убийцы были недалеко! Я вытащил саблю, а мои гусары взялись за карабины.

Хорошо, что мы были начеку, так как вскоре семь или восемь испанцев, двое из них конные, стали стрелять из-за кустов. Никто из нас не был ранен, гусары дружно ответили из карабинов, убив каждый по испанцу, а затем, с саблями в руках, ринулись на оставшихся. Я хотел было последовать за ними, но моя лошадь расковалась на горных тропах и так сильно хромала, что невозможно было пустить её галопом. Это было тем более досадно, что я опасался, как бы гусары не увлеклись преследованием врага и не попали в засаду. Я звал их минут пять, пока не услышал голос одного из них, восклицающего с сильным эльзасским акцентом: «А! Разбойники!.. Вы ещё не знаете гусар Шамборана! Вы увидите, что они не шутят!..» Мои кавалеристы захватили двух испанцев: одного капуцина, который взял лошадь бедного лейтенанта егерей и повесил себе на шею его лядунку. Второй был крестьянином, он сидел на муле, на спине которого была сложена одежда несчастных пехотинцев, которых я видел мёртвыми. Было очевидно, что мы напали на убийц!.. Приказ императора предписывал расстреливать на месте любого испанца, взявшего в руки оружие. Впрочем, что было делать с этими двумя тяжелоранеными разбойниками, которые только что убили трёх французов таким жестоким способом?.. Я тронул мою лошадь, чтобы не присутствовать при экзекуции. Гусары прикончили монаха и крестьянина, приговаривая: «А! Вы не знаете Шамборан!»

Я не мог понять, как конно-егерский офицер и два пехотинца из корпуса маршала Нея оказались так близко к Гарасоне, если их полки ещё не проходили, но возможно, что эти несчастные направлялись к Сарагосе. Их схватили, а когда испанцы узнали о разгроме в Туделе, то отомстили, расправившись с пленниками.

Я продолжал путь, начало которого было таким тревожным! Наконец, после нескольких часов езды, мы увидели в поле бивуачные огни. Это был пост того французского авангарда, который я оставил в Тарасоне. Младший лейтенант, командующий этим постом, не получив никаких сведений о маршале Нее, собирался вернуться в Тарасону на рассвете, согласно полученному приказу. Он знал, что до Агреды нам осталось не больше 2 лье, но не мог сказать, занят ли этот город, а если да, то кем. Я находился в большом затруднении, так как через несколько часов отряд должен был уйти. Если я вернусь с ним, то, может быть, проявив осторожность вместо смелости, вызову упрёки маршала Ланна. С другой стороны, если войска маршала Нея находятся ещё в одном или двух днях пути, почти с полной уверенностью можно предположить, что в горах меня убьют или местные крестьяне, или скрывающиеся там солдаты, тем более что дальше мне предстоит ехать в одиночестве. Действительно, два моих бравых гусара должны были вернуться в Тарасону, так как имели приказ сопровождать меня только до встречи с отрядом пехотинцев.

Неважно! Я решил продвигаться вперёд. Приняв решение, мне нужно было справиться с ещё одной трудностью: найти лошадь. Здесь не было ни фермы, ни деревни, где я мог бы её достать. Лошадь, на которой я ехал, ужасно хромала, лошади моих гусар были очень утомлены, к тому же ни один из них не отдал бы мне свою лошадь, опасаясь быть сурово наказанными своими начальниками. Правила на это счёт были очень строгими. Лошадь офицера конных егерей тоже не могла мне послужить, так как во время боя получила пулю в ногу. Оставался только крестьянский мул. Он был хорош и по законам войны принадлежал теперь двум гусарам, которые собирались его продать по возвращении в часть. Однако эти добрые товарищи без колебаний отдали его мне и положили моё седло ему на спину. Но это проклятое животное, больше привыкшее носить поклажу, чем седока, оказалось таким норовистым и упрямым, что, когда я захотел отправиться в путь, мул начал брыкаться и никак не хотел оставаться один!.. Мне пришлось слезть, иначе я рисковал быть сброшенным в пропасть.

Тогда я решился идти пешком. Я уже попрощался с пехотным офицером, когда этот прекрасный молодой человек по имени Тассен, выпускник военного училища в Фонтенбло, где он был знаком с моим несчастным братом Феликсом, подбежал ко мне и сказал, что ему очень жаль, что я вынужден подвергаться такой опасности один и что, хотя у него нет соответствующего приказа, а в его подчинении только неопытные новобранцы, он хочет дать мне одного из них, чтобы у меня хотя бы было ружьё и патроны, если на меня нападут. Я согласился, и мы договорились, что я отправлю пехотинца назад с войсками маршала Нея.

Я отправился в путь в сопровождении этого солдата. Это был небольшого роста нормандец, с медленной речью, с хитрецой, которую он скрывал под внешним добродушием. Нормандцы обычно храбры, я в этом убедился, когда командовал 23-м конно-егерским полком, в котором их было от 500 до 600 человек. Чтобы узнать, могу ли я рассчитывать на моего спутника, я заговорил с ним по дороге и спросил, как он будет себя вести, если на нас нападут. Он ответил неопределённо: «Ну… там видно будет…», из чего я заключил, что в опасный момент мой сопровождающий может и струсить.

Луна на небе погасла, но рассвет ещё не наступил. В полной темноте мы спотыкались на каждом шагу о камни, которыми покрыты эти горы. Положение было тяжёлым, но я надеялся в скором времени встретить войска маршала Нея. Надежда поддерживалась даже тем, что солдаты, тела которых мы нашли, были из его корпуса. Я шёл решительно, а мой попутчик-нормандец рассказывал мне о своём крае. Наконец занялась заря, и я заметил первые дома большого поселения: это была Агреда.

Я был огорчён, не найдя французских постов. Это означало не только то, что в этом месте не было войск маршала, но что им надо было