«Коттедж, ранее лишь наполовину покрытый жалкой соломенной крышей, покрывали теперь прочной черепицей или шиферными плитами, привезенными с отдаленных холмов Уэльса или Камберленда. Поля, прежде бесплодные, были теперь осушены и благодаря удобрению, привезенному по каналам без уплаты пошлины, покрылись прекрасной зеленью. Те места, в которых редко употреблялся уголь, теперь были полностью снабжены этим важным товаром на доступных условиях. Особенно важным и полезным для общества было то, что монополисты-скупщики зерна уже не могли осуществлять свою постыдную торговлю, так как было открыто сообщение между Ливерпулем, Бристолем и Гуллем и канал проходил через местности, изобилующие зерном, что делало возможной неизвестную в прошлые века перевозку зерна».

Система каналов и дорожных застав не только стимулировала обмен товаров внутри страны, но и ускорила рост заморской торговли. Товары из Европы, Америки, Азии и Африки могли теперь продаваться в большом количестве по всей Англии; их покупали за границей теперь более охотно благодаря возросшему экспорту угля и фабричных товаров.

Теперь стало легко доставлять водным путем в порты Лондона, Ливерпуля, Бристоля или Гулля для погрузки на заморские корабли не только огромные массы минералов, но и текстильные товары из «Черного края» и Пеннин и хрупкие изделия стаффордширских гончарен.

Таким образом, британская торговля начала принимать современную форму снабжения необходимыми предметами потребления всего населения вместо поставки предметов роскоши только для богатых. В Средние века заморская торговля Англии доставляла вино, специи, шелк и другие модные товары для знати, рыцарей и купцов, мало заботясь о потребностях сельского населения. Во времена Стюартов такое положение еще сохранялось в силе, хотя больший тоннаж кораблей свидетельствовал об увеличении объема импорта и экспорта и употребление предметов роскоши распространялось среди более широкого богатого среднего класса этого периода. Но только в XVIII веке предметы общего потребления стали привозиться из-за моря для того, чтобы дать возможность одеться и утолить свою жажду и более скромно живущим подданным короля.

Возьмем один пример из многих: в царствование Карла II тысячи зажиточных лондонцев посещали «кофейни», чтобы насладиться новым напитком, привозимым Ост-Индской компанией. Но в начале царствования Георга III люди всех сословий в городе идеревне уже пили чай в собственныхдомах. В своих «Письмах фермера» Артур Юнг жаловался в 1767 году, что «на чай и сахар расходуется столько лишних денег, что их хватило бы на хлеб для 4 миллионов подданных». Чаепитие превратилось в национальный обычай; чай стал соперником спирта и пива; «напиток, веселящий, но не опьяняющий» был уже так же хорошо известен и так же высоко ценился в домике рабочего, как и в гостиной поэта Каупера. В 1797 году Фредерик Иден писал:

«Всякий, кто хочет дать себе труд войти в хижины Мидлсекса и Суррея во время еды, найдет, что в бедных семьях чай является обычным напитком не только утром и вечером, но обычно его пьют в больших количествах и за обедом».

Беднота подслащала горький напиток большим количеством сахара. Сахар с Британских островов Вест-Индии был теперь на каждом столе, тогда как в дни Шекспира он доставлялсяиз средиземноморских портов в весьма ограниченном количестве и считался предметом роскоши [53].

До тех пор, пока Питт-младший не снизил высокие пошлины, контрабандная торговля чаем велась в громадных масштабах. В 1784 году Питт подсчитал, что в королевстве было потреблено 13 миллионов фунтов чая, из которых только за 5 с половиной миллионов была заплачена пошлина. Контрабанда добавляла к жизненным ресурсам народа почти столькоже, сколько браконьерство, и считалась столь же невинной. Священник Вудфорд, действительно хороший и респектабельный человек, писал 29 марта 1777 года:

«Контрабандист Эндруз принес мне этой ночью мешок зеленого чая весом в 6 фунтов. Он нас немного испугал свистом под окном гостиной как раз тогда, когда мы ложились спать. Я дал ему джина и заплатил за чай 10 шиллингов 6 пенсов за фунт».

Обитатели этого пасторского дома, находящегося внутри страны, думали и говорили о «контрабандисте Эндрузе» точно так же, как кто-нибудь может говорить о «бакалейщике Эндрузе».

Проникновение чая, сахара и табака во все дома (или через таможни, или в мешке контрабандиста), а также резкое расширение импорта строевого леса, доставляемого главным образом из-за границы, приближают нас к историческим границам современной Англии, государства, которое существует как центр огромной заморской империи и еще большей заморской торговли, обеспечивающей все классы предметами массового потребления. Ко времени вступления на престол Георга III некоторые из главных отраслей английской промышленности, особенно быстрорастущая хлопчатобумажная промышленность Ланкашира, уже полностью зависели от сырья, привозимого из отдаленных стран. Для викторианской эпохи к списку товаров, доставляемых главным образом из-за моря, осталось добавить только хлеб и мясо. Это устраняло последнее препятствие к увеличению богатства и населения маленького острова, но было очень опасно в случае войны в будущем.

Вернемся, однако, к середине XVIII века. Лондонский порт принимал корабли из всех районов земного шара; кроме того, он монополизировал ост-индскую торговлю Англии. Из Китая и Индии к берегам Темзы привозились теперь не только селитра, специи и шелка; чай, фарфор и хлопчатобумажные ткани импортировались теперь из этих отдаленных мест в таких количествах, что становились доступными массе населения. Они создавали новые потребности, и народный спрос был так велик, что местные фабриканты начали производить хлопчатобумажные ткани и фарфоровые изделия.

Торговлю с американскими колониями наряду с Лондоном вели Бристоль и Ливерпуль. Ливерпуль в Средние века был подсобным портом Честера, но так как устье реки Ди было занесено илом, то старый римский город постепенно лишился своей морской торговли, а город-выскочка в устье Мерсея занял его место. По переписи 1801 года Ливерпуль насчитывал 78 тысяч жителей, больше, чем какой-либо другой провинциальный город, за исключением соседнего Манчестера-Сэлфорда с его 84 тысячами жителей.

Отраслью американской торговли, монополизированной Ливерпулем, была работорговля, тесно связанная с хлопчатобумажным производством Ланкашира. Более половины рабов, перевозимых через Атлантический океан, совершили этот переезд в трюмах английских кораблей, хотя в ужасной торговле участвовали также французские, голландские и португальские конкуренты. В 1771 году 58 невольничьих кораблей отплыли из Лондона, 23 – из Бристоля и 107 – из Ливерпуля. Они перевезли за этот год 50 тысяч рабов.

Одним из первых, кто стал протестовать против работорговли по причинам морального характера, был Сэмюэль Джонсон, вторым был Хорее (Горацио) Уолпол, который уже в 1750 году писал Манну: