– Но диббук же… – попыталась неубедительно возразить я.

– Поверь, это ты сейчас думаешь, что «живое» и диббук не одно и то же. Но когда придет момент, ты испугаешься. Я знаю это не понаслышке, ведь семьдесят ведьм Кливленда были убиты моими собственными руками. Твое колебание может стоить жизни не только тебе, но и твоим друзьям.

Я понимала, что Ферн права, ведь «как отрепетируешь, так и выступишь». Но мне никогда не доводилось вредить кому-либо физически – даже родного брата я убила посредством связи. А Бакс был невинным, доверчивым созданием… Он смотрел на меня слезящимися глазами с бельмом, высунув язык. Он не мог воспротивиться, не мог дать сдачи…

– Да эта псина же бессмертна, – вздохнула Ферн, присев на корточки и взяв Бакса за ошейник. – Умрет и воскреснет еще разок, делов-то! Давай. Начнем по порядку – с элементалей. Их ты точно уже знаешь.

Закрыв глаза, я наклонилась… и разжала пальцы, выпуская атам.

– Это было предсказуемо, – усмехнулась Ферн, когда нож вошел в подстилку из разбросанного сена, как в масло, и застрял в ней вертикально.

Бакс испуганно вздрогнул и, вырвавшись у нее из рук, сиганул в двери конюшни. «Молодец, – подумала я. – Убегай, мальчик».

– Не буду я резать несчастную собаку! – закричала я. – Ему и так уже досталось! Обойдемся глиной…

– Нет, не обойдемся! – процедила Ферн. – Ты будешь учиться наносить знаки наживую, потому что от твоей победы над Пауком зависит моя жизнь! И это не обсуждается.

Я напряглась, инстинктивно качнувшись к дверям конюшни, чтобы не дать Ферн помчаться за Баксом и вернуть его. Но вместо этого она поставила на землю смастеренный Гидеоном стул и расстегнула свою куртку так резко, что едва не сорвала молнию.

– Что ты делаешь? – спросила я, когда следом за курткой полетели свитер и майка.

Раздевшись до черного кружевного бюстгальтера, Ферн взобралась на стул лицом к деревянной спинке и, подобрав с плеч распущенные волосы, поставила на нее подбородок. Передо мной оказалась ее голая спина. Острые позвонки выпирали сквозь кожу, а талия была такой узкой, что ее можно было обхватить одной рукой. Ферн сама по себе была наглядным пособием по Sibstitisyon: я узнала те самые стихийные элементали, вырезанные над ее поясницей. Выше шел общепринятый знак ментальности, а еще чуть выше знак, отдаленно напоминающий символ некромантии из моего гримуара, – три звезды, наложенные друг на друга. Между ними пролегали и другие знаки, странные, незнакомые. Это были целые письмена боли, повторяющиеся и заполонившие каждый участок тела.

– Уверена, меня тебе не будет жалко, – горько усмехнулась Ферн, не поворачивая головы. – Так что не тяни и приступай.

– Ты… хочешь, чтобы я практиковала Sibstitisyon на тебе?

– Да. – Я не видела, но будто бы услышала, как Ферн закатывает глаза. – Если для тебя это важно, то я все равно не чувствую боли, сказала же. Отец давно убил все мои нервные окончания. Дерзай, я даже подремать успею.

Она демонстративно зевнула. Кажется, Ферн не чувствовала не только боли, но и холода. А возможно, это я согрела весь воздух в сарае, источая от волнения магический жар. Казалось бы, вот она, мечта – истязай виновницу всех твоих бед, сколько душе угодно, ведь она просит об этом…

Но вместо воодушевления я испытывала лишь дурноту.

– Ну ты и тряпка. – Ферн наклонилась со стула и выдернула из сена ритуальный атам, а затем развернулась на стуле и вложила его мне в руку. – Sibstitisyon – ритуал боли. Так научись ее причинять!

Я заторможенно кивнула и приблизилась, шаг за шагом. Придерживая волосы, собранные у груди, Ферн с готовностью выгнула спину, дожидаясь, когда я, совладав с дрожью в руках, подведу острие к ее лопаткам.

– Где? – спросила я хрипло, судорожно ища взглядом подходящее место.

– Где угодно. Место нанесения знака в ритуале неважно, – ответила Ферн. – Суть ведь не в том, чтобы сделать все идеально, а в том, чтобы причинить страдания. Режь так, чтобы гребаный диббук визжал, как свинья!

Сглотнув, я кивнула еще раз и опустила нож. Глубокий вздох…

Оказывается, резать человеческую плоть – то же самое, что вырезать рожицы на хэллоуинской тыкве: сначала тоже надо хорошенько надавить, но стоит порвать кожу – и дальше лишь упругая мякоть. Лезвие буквально провалилось в мясо, как в то самое сено, а вести его было так же легко, как перьевую ручку. Все усложняла лишь кровь: она заливала спину Ферн ручьем, мешая видеть. Такая горячая… И такая вездесущая, черт! Кровь быстро забилась мне под ногти, заставив пожалеть, что я не позаботилась о перчатках. Спустя несколько минут нож уже не дрожал. Я твердо держала рукоять всеми пятью пальцами, полностью отключив сострадание и брезгливость – только результат имел значение. Только Sibstitisyon.

Треугольник… Линия, делящая его на две половины у верхнего угла… Фигура выходила кривой и неаккуратной, но вполне читаемой. Так выглядел элементаль воздуха.

– Хорошо, – промычала Ферн оценивающе, поведя лопатками, пытаясь прочувствовать мои движения. – Теперь земля.

Она действительно не ощущала боли. Или же хорошо делала вид, что не ощущает. Иногда я все-таки замечала, как резко и обрывисто Ферн вздыхает, но затем все ее подергивания прекращались. Она замирала на стуле, положив голову на спинку, и, кажется, действительно дремала, пока я, перепачканная в ее крови, продвигала нож от шеи к позвоночнику.

– Хм, мне не понравилось, как ты нарисовала огонь. Слишком медленно! Один символ должен занимать у тебя не больше сорока секунд. Еще раз.

Это напоминало урок каллиграфии. Вверх и вниз, вправо и влево… Аккуратно. Неспешно. Не слишком глубоко, но и не слишком поверхностно. К моменту встречи с Пауком мои движения должны быть быстрыми и отточенными, но пока они выходили только лихорадочными и неуклюжими.

Когда Ферн решила, что на сегодня хватит, солнце уже зашло, а верхняя часть ее спины была исписана вдоль и поперек. Исписана мной. Моими руками.

О боже…

– Понравилось? – спросила она, вытеревшись от запекшейся крови собственной майкой, когда я, не выдержав мук совести, прошептала над ее спиной «Adennill» и залечила все раны практически без новых шрамов. – Завтра продолжим.

– Завтра?..

– Ты же не думала, что за один раз все усвоила? Я каждую минуту тебя поправляла. И это я еще старалась не ерзать! А Паук уж точно не станет упрощать тебе задачу и лежать неподвижно, пока ты не закончишь.

Я навсегда запомнила холод ножа, лежащего в моей ладони, красное сено и голую женскую спину с острыми лопатками, которую обезобразила во имя высшего блага. Удивительно, но при этом я абсолютно не запомнила, как помогла Ферн одеться, вернулась в дом и очутилась в горячей ванной. Перед этим меня, кажется, вырвало раза два, а еще я успела поплакать. В общем, обычный вечер.

Из ванной я слышала стук молотка, раздающийся за стенкой. Гидеон оказался примерным подопечным: когда часы пробили девять, он сам насыпал себе шоколадные хлопья, залил их молоком, поужинал и, помыв миску, поднялся наверх. Пока он не ушел, Ферн пряталась в конюшне, якобы готовя место к повторению завтрашнего урока.