И вот тут произошло то, чего никто не ожидал. Одной из ночей король со всей семьёй и практически всем своим двором тайно покинул город, отправившись в Прайнон. Конечно, тайны никакой не получилось, поскольку множество людей даже ночами оставались на улицах города. Королевский кортеж из десятков карет сложно было не заметить. Если бы не солдаты, наверное, и короля, и всю его свиту тут же разорвали бы на клочки. Однако тех, кто пытался приблизиться к кортежу, солдаты избивали или даже убивали. После того, как последний экипаж покинул город, его покинули войска, а ворота были заперты снаружи. Мы оказались в западне.

Утром, когда весть об этом распространилась, начался главный кошмар. Испуганные, озверевшие люди сначала бросились к воротам и на стены, в надежде найти выход. Затем начались погромы. Горожане стали убивать беженцев, беженцы стали убивать горожан… Через какое-то время беженцы уже убивали беженцев, а горожане – горожан. Люди убивали просто от безысходности, или чтобы не быть убитыми.

А затем голытьба ломанула в центр города, в надежде хотя бы перед смертью урвать больше богатств, еды, одежды, или чего там они ещё хотели. Тут бы, наверное, и конец всему пришёл, кабы не наш Палаш. Как только стало известно, что король покинул столицу, он стал призывать людей баррикадировать улицы, чтобы превратить центр в крепость. Опять же, мы бы, конечно, не успели настроить баррикад за те несколько часов, что нам оставались, но, хвала Арионну, бо́льшая часть улиц и так уже была загорожена, поскольку нам не хотелось, чтобы больные беженцы рвались к центру. Так что нам оставалось не так много работы – завалить те улицы, что были ещё свободны, сделать баррикады более неприступными, и заложить окна и двери домов, чтобы через них нельзя было проникнуть вглубь центра.

В общем, более или менее успели. Поэтому, когда на окраинах начались побоища и люди стали ломиться к центру, мы уже встретили их как полагается. Я не слишком-то горжусь этим, ведь там, в толпе, было полно женщин, детей, стариков. Но, если бы потребовалось, я поступил бы так снова. Потому что только так мы спасли тысячи людей от смерти.

Увы, пришлось стрелять в толпу. У нас было вдоволь луков и самострелов, и нам приходилось быть безжалостными. Каюсь, и мои руки в крови. Я – неважный стрелок, но раза три или четыре я попадал в цель…

Мы выдержали несколько приступов в этот и следующий день. Спать и отдыхать тогда почти никому не пришлось. Голытьба пыталась закидывать баррикады факелами, так что постоянно приходилось поливать их водой. С той стороны тоже кое-кто имел оружие, другие метали камни из пращей, да или просто – голыми руками, так что без потерь и у нас не обошлось. Да и заболевшие были, и немало. В общем, иной раз казалось, что уже и не выжить.

Но в конце концов голытьба всё-таки сдалась. Отошли назад, смирились. Что творилось там, в бедных кварталах, страшно даже и представить. Прямо на наших глазах, день или два спустя трое ублюдков насиловали совсем молодую девушку, почти девочку. Крики были слышны далеко вокруг. Мы били из арбалетов, но впустую – далеко. А эти нелюди ещё и усмехались над нами, видя наше бессилие. Потом, когда они ушли, девочка так и осталась лежать. Лежала она и на другой день, и лишь на третий её кто-то унёс…

Нам пришлось с нуля воссоздать власть на нашей части города. Палаш был объявлен вождём, а вокруг него сплотились люди, которые не потеряли головы в критический момент. Они и стали его помощниками по охране, по снабжению, по борьбе с эпидемией… Во главе каждого квартала назначили старосту, который отвечал за безопасность жителей. Заработали санитарные команды, очищающие улицы от мертвецов. Нам удалось даже очистить улицы с той стороны баррикад, насколько это было возможно.

Поскольку с похоронами теперь дело обстояло скверно – вывозить мертвецов за город было больше нельзя, решили их просто жечь. На всех площадях устроили такие кострища. Если вы выглянете в окно, то увидите и на нашей площади горелое пятно. Хвала богам, уже несколько дней никого не жгли, сейчас уже мало умерших. А ещё неделю назад ежедневно сжигали два-три десятка тел. А две недели назад – полсотни и больше. А там, за баррикадами, наверное, в день на одном костре и по нескольку сотен сжигали. По крайней мере, у них дымит вообще постоянно.

Если бы мне месяц назад кто-то сказал, что здесь произойдёт такой кошмар, и что я его переживу, и даже не сойду с ума, я бы не поверил, что способен на такое. А оказалось, что способен. Как видите, выжил, да и даже хватает сил душевных утром с кровати вставать. Благодарю Арионна и вас, что дали мне деток. Лишь ради них и жил все эти дни…

Мэтр Бабуш закончил свой сбивчивый рассказ, заливаясь слезами. Всё это время его слушали, не перебивая. И эти простые, неказистые слова обычного трактирщика так глубоко западали в души слушателей, что они словно наяву видели всё то, о чём он рассказывал. И без того большие глаза лирры сейчас были просто огромны, и из них безудержно лились слёзы. Кол, хмурясь, вертел руками по столу кружку, из которой он больше так и не отхлебнул. Бин каким-то пустым, потерянным взглядом, не отрываясь, смотрел в одну точку где-то над головой мэтра Бабуша. Все были настолько потрясены, что, когда трактирщик замолчал, они даже этого не осознали. Они продолжали находиться в этом кошмаре, который бесхитростно и жёстко описал старик.

– Да, досталось же вам, отец, – глухим, надтреснутым голосом проговорил наконец Кол, отставляя наконец злополучную кружку подальше от себя.

– Да уж, выпало на старости лет… – невесело усмехнулся Бабуш. – Не представляю, как теперь я буду дальше жить в этом городе… Как буду смотреть на эти улицы, на эту площадь… Мне кажется, это обгорелое пятно никогда не исчезнет. И вонь горящих тел – тоже. Но больше всего я не знаю, как смогу потом смотреть в глаза тем людям, что остались там…

– Теперь всё самое страшное позади, – срывающимся голосом заговорила Мэйлинн. – А вам надо будет жить дальше. И не только ради малюток, но и ради себя, и ради этого города. Потому что то, что случилось, не должно быть забыто…

– А как же вы теперь встретите вашего короля, когда он вернётся? – слегка заплетающимся от вина голосом вдруг задал вопрос Бин, оторвав, наконец, взгляд от противоположной стены.

– Сказать по правде, я бы этого короля… – Бабуш замолчал на какое-то время. – Я даже не знаю, какое наказание я бы посчитал достойным для этого негодяя. Останься он в городе, с нами, ничего этого бы не случилось. Вся эта кровь – на его руках. Но… Когда он вернётся… А как мы его встретим? Что сделаем? Разве у нас есть выбор? Проглотим, утрёмся, и будем жить дальше.

– А почему бы его не свергнуть? – сверкая глазами, воскликнул Бин.

– И утопить город в новой крови? – скривившись, Бабуш помотал головой. – До короля нам не дотянуться. А всех, кто попытается – просто убьют. Так что я смысла никакого не вижу. Остаётся лишь надеяться, что на другом конце Белого Пути ему воздастся за всё. Если есть на свете справедливость, то сейчас все демоны самых глубоких преисподен копают яму ещё более глубокую, куда и сбросят эту гнилую душонку.

– Мэтр Бабуш прав, – кладя руку на плечо Бина, проговорил Кол. – Будем надеяться на правосудие богов. Потому что революционеры из нас – так себе… Но сколько же можно спать? – резко меняя тему, встрепенулся он.