Между тем французы продолжали начатую работу по распылению армии. На неоднократные просьбы русского командования о подробном разъяснении положения лиц третьей категории генерал Бруссо сообщал, что «беженцы, могущие указать лицо, могущее их приютить в Константинополе и располагающие достаточными средствами, чтобы прожить там время, необходимое для получения паспорта или для подыскания должности, могут получить разрешение на выезд», и предлагал русскому командованию озаботиться о скорейшем выезде таких лиц в Константинополь, оговариваясь, однако, что «необходимо, чтобы ваши подчиненные не думали бы, что легко прожить в Константинополе и найти себе занятия, город перегружен; другими словами – не нужно рассчитывать поселиться там».

О тех, кто не имеет ни средств, ни близких в Константинополе, генерал Бруссо говорил, что им запрошен штаб Оккупационного корпуса, сознаваясь при этом, что «прожить на собственном иждивении русские беженцы, очевидно, не могут на Лемносе и что необходимо предоставить им возможность выезда». Как бы вскользь указывался и четвертый выход. «С другой стороны, – заканчивал генерал Бруссо, – хотя приказ Оккупационного корпуса и не упоминает об этом, я считаю должным напомнить вам, что молодые люди, желающие продолжать военную службу, еще могут определиться в Иностранный легион, где им может быть еще предоставлено около 2000 мест. Я прошу вас не отказать вышеупомянутое предложение сообщить всем русским беженцам».

Одновременно всеми способами, до подпольного включительно, велась агитация среди казаков в пользу записи в Бразилию и перехода на собственное иждивение в Константинополь. Казакам говорили: «В Балканские государства вас не пустят, кормить будет некому и все заявления вашего начальства не соответствуют действительности и являются ложью». Сами казаки уже поняли политику французов, истинные их намерения, и отношения их с французами все более и более становились враждебными. «Мы стали французам поперек горла, и они торгуют нами, в Совдепию везут казаков, а оттуда хлеб».

Однако широко открытая запись в Бразилию подвигалась медленно. Из казаков настоящих, природных земледельцев, мало кто записывался. Записывались главным образом офицеры, в большинстве своем с земледелием мало что имеющие.

Тогда французы, неуклонно следуя взятому уже курсу, решили ударить казаков по самому чувствительному месту, по желудку. С 11 апреля выдаваемый казакам паек был изменен, была уменьшена выдача хлеба, сахара и чая. Рассуждая теоретически, этот паек, благодаря выдаче фасоли, давал несколько даже большее количество калорий, но практически уменьшение выдачи хлеба и сахара заметно отразилось на настроении казаков, тем более что выдаваемая французами фасоль была старая, очень плохого качества, дурно разваривалась, да и топлива-то было мало, и казаки зачастую вовсе не ели этой фасоли.

ПАЕК С 11 АПРЕЛЯ ПО 19 ИЮЛЯ (в граммах)

Так как такое уменьшение пайка считалось уже угрожающим для здоровья людей, то генерал Абрамов приказал корпусному интенданту немедленно закупить муку и с 14 апреля выдавать во все части Лемносской группы сверх установленного французского пайка еще по 50 граммов муки на человека, исключительно на подболтку и приправку к горячим варкам. Кроме того, с июня месяца командиром корпуса была установлена выдача денег на покупку зелени (лук, помидоры, чеснок) во всех частях, имевших артельные варки. Эти дополнительные, из средств Главного командования, выдачи муки и зелени производились до последнего дня пребывания корпуса на Лемносе и значительно сдабривали как по качеству, так и по количеству скудный французский паек.

Всего на всю группу выдавалось в день 25–30 пудов муки. Но и это небольшое требование русских сразу создало большие затруднения. Французское интендантство отказало в выдаче добавочной муки даже за деньги. Пришлось покупать на стороне. В Греции продажа муки составляла монополию правительства и производилась по строгому учету нормальной потребности населения. Для покупки муки, 10 000 пудов, потребовалось усиленное ходатайство перед греческим губернатором острова Лемнос и даже непосредственное обращение командира корпуса к Ее Величеству Королеве Эллионов Ольге Константиновне, так как мука для жителей Лемноса привозилась из города Солоники и на вывоз такого количества, сверх общей потребности лемносского населения, требовалась санкция министра внутренних дел греческого правительства. Разрешение было дано только на 5000 пудов. Остальное количество муки было прислано Главнокомандующим из Константинополя и, кроме того, исключительно для Донских частей и беженцев 200 пудов от донского правительства. Из выдаваемой муки казаки варили лапшу, галушки, пекли лепешки. С августа дача добавочной муки была увеличена до 100 граммов в день на человека, так что в этом направлении французское давление не привело к желанным результатам.

Не довольствуясь уменьшением пайка, французы решили открыто повести агитацию и перенесли ее на заборы, в виде «литературных» произведений и различного рода объявлений. В ночь на 17 апреля по лагерю в громадном количестве экземпляров была расклеена следующая «декларация»: «После эвакуации Крыма русские беженцы без помощи Франции должны бы были погибнуть от голода и болезней. Из-за человеколюбия, не имея в виду никакой политической цели, Франция приняла на себя заботу о беженцах и содержит их почти уже пять месяцев. Это содержание обходится Франции в 40 миллионов франков в месяц. За пять месяцев ею истрачено 200 миллионов франков, тогда как гарантии, данные русским командованием и состоящие в судах, сырье и т. д., представляют собою едва 30 миллионов франков. Франция счастлива тем, что она смогла спасти около 100 000 русских, но, будучи сама сильно изнурена войной, она не может продолжать бесконечно приносить столь тяжелые жертвы. Для всех русских беженцев является вопросом достоинства и чести принятие предложенных им способов выйти из положения беженцев и честно добывать своим трудом средства для существования. Независимо от этого вопроса чести, для беженцев является также вопросом насущной необходимости обеспечить себе честное и достойное существование трудом, так как французское правительство вынуждено рано или поздно прекратить их содержание».

Каждое слово этой декларации говорило само за себя. Можно себе представить, какое возмущение и даже негодование вызвала эта декларация среди казаков. Большими группами собирались они у объявлений, кто-либо громко прочитывал декларацию, после чего все шумно разбирали и оценивали заявления французов. Каждое слово, особенно упоминание о «чести и достоинстве», возмущало казаков, но наиболее резкие реплики вызвало указание французов на то, что все русские суда, сырье и другое имущество едва оценивается ими в 30 миллионов франков.

Уже утром все объявления были сорваны; осталось только единственное объявление на специально для этого устроенной доске у поста по дороге в город Мудрое, под охраной французского часового. Около этой доски целый день толпилась группа казаков, не успевших утром прочитать декларации и тут же, изливая свои чувства, доказывавших бесстрастно наблюдавшему за ними чернокожему стрелку