свои жертвы и тех, кто уже попал к ним, обратно не выпускали. На пристани, где были собраны отъезжающие, группы казаков человек в 7–8, в последнюю минуту «передумавших», заявляли французам о своем желании возвратиться в части и просили выпустить их с пристани, но французы неизменно им отказывали. 29-го, уже на пароходе «Решид-паша», около ста человек казаков просили французов высадить их обратно на берег, но им также было отказано. В ночь на 30-е «Решид-паша» убыл с Лемноса, увозя новую пищу советским чрезвычайкам. Всего тогда с Лемноса убыло:

Офицеров 7, чиновников 7 и казаков 1968 человек. А всего, с оставшимися на пароходе «Решид-паша», убыло в Советскую Россию 26 офицеров и 2717 казаков, 12 чиновников, общим числом 2755 человек, из них 11 женщин и 5 детей.

Не то было в Кубанском корпусе, где процедура опроса происходила накануне, 27 марта, и где французы, в стремлении отправить в Совдепию возможно большее количество казаков, проявили максимум энергии и бесцеремонности. Производивший опрос капитан Мишле вел себя настолько беззастенчиво, настолько оскорбительно не только по отношению к русскому командованию, русскому офицерству, но и вообще, Русской Армии, русскому воинству, что сопровождавший его по приказанию командира Кубанского корпуса полковник Никольский вынужден был оставить капитана Мишле, будучи не в состоянии быть свидетелем всех его выпадов. «Красной нитью во время всего опроса, – доносил полковник Никольский, – проходило желание заставить возможно большее количество записаться в Совдепию, и исключительно туда, ибо при одном из опросов, кажется – в нестроевой команде училища, о поездке в Бразилию, капитан Мишле заявил, что это у них, то есть казаков, не спрашивают».

Всякое выражение доверия русскому командованию, крики «Ура!», подхватывание своих начальников на руки и тому подобное, капитан Мишле считал оскорбительным для себя, о чем тут же громогласно и заявлял полковнику Никольскому. В конвое командира Кубанского корпуса один из офицеров, есаул К., на вопрос о его желании возвратиться в Совдепию ответил капитану Мишле, что ему, как русскому офицеру, обидно слышать от офицера союзной армии предложение изменить и перейти на сторону врагов. За это капитан Мишле хотел было арестовать есаула К., и только энергичное вмешательство полковника Никольского и других сопровождавших его офицеров спасли есаула К.

«По приходе в Алексеевское военное училище, – говорит далее полковник Никольский, – по желанию капитана Мишле офицеры были построены впереди, на значительном расстоянии от юнкеров, и после их опроса капитан Мишле просил их оставаться на месте и даже не поворачивать голову в сторону юнкеров, «чтобы взглядами не повлиять». Конечно, среди юнкеров желающих ехать в Совдепию не оказалось. Тогда капитан Мишле обратился ко мне с просьбой передать им, что все сведения об американцах, Сербии и т. д. – ложны, на что я возразил, что этого я говорить не буду, так как у французов, быть может, есть одни сведения, а у нас другие, и последним я не имею данных не верить. Когда же он повторил мне это требование тоном приказания, то я ему заявил, что он забывает о моей роли здесь и что требовать от меня он этого не может. «Тогда я сам скажу, но я хуже выражусь по-русски». Подойдя к нестроевой команде училища, капитан Мишле предложил казакам те же вопросы, что и всюду: «Знаете ли вы о последнем приказе генерала Бруссо?» и «Кто желает ехать в Совдепию, выходи сюда». Кажется, желающих не оказалось, но один из казаков сказал, что хотим ехать в Совдепию с оружием в руках. Тогда капитан Мишле громко заявил: «Что же вы до сих пор бегали?» Услышав это, я взял под козырек и заявил ему, что это уже оскорбление и меня, и всей Русской Армии и что при таких условиях я сопровождать его отказываюсь, дежурный же офицер по училищу, который здесь присутствовал, сказал, что он об этом подаст рапорт, на что получил ответ: «Сколько угодно. В госпиталях инцидентов никаких не было, однако считаю долгом доложить, что обход был вплоть до тифозных и рожистых палат и вопросы предлагались даже больным с температурой в 39–40 градусов».

Всего тогда из Кубанского лагеря в Советскую Россию убыло 1662 человека, из них 24 женщины и 10 детей, сверх того 1452 человека беженцев, донцов и кубанцев.

При обходе на другой день, 28 марта, Донского лагеря капитан Мишле и другие французские офицеры не проявляли уже такой энергии и развязности, как это было у кубанцев, чем и можно объяснить здесь отсутствие каких-либо крупных инцидентов.

Мало-помалу жизнь начала входить в обычную колею, нудную, с мелкими заботами день за днем и постоянными, можно сказать, ежедневными ущемлениями французов, причем и жизнь кубанцев мало чем отличалась от жизни донцов, как и вообще от общелагерной жизни. Прибывшим из чаталджинского района частям французами не было отпущено ни одной палатки, вероятно, в том предположении, что в Советскую Россию едет более казаков, нежели их приехало, и что общее количество людей в лагере уменьшается.

Как уже видно из предыдущего, палаток на Лемносе было весьма ограниченное количество, и новоприбывшие казаки, прямо-таки не имея физической возможности разместиться в них хотя бы временно, вынуждены были ночь на 27 и 28 марта провести под открытым небом. Хорошо еще, что погода была теплая. Это также в значительной степени повлияло на настроение казаков и было одним из толчков в Советскую Россию. «Раз кормить бросают, вот и палаток не дают», – рассуждали казаки.

Но французы все-таки несколько ошиблись в своих расчетах. Население в лагерях не уменьшилось, а увеличилось на 2324 человека, считая, что 5147 прибыло и 2775 человек убыло в Советскую Россию. Тем не менее и после этого французами не было отпущено ни одной палатки. Мало того, французы потребовали «сдать в резерв освободившиеся палатки», каковых, конечно, не оказалось. Для равномерного размещения людей была назначена особая комиссия, которой предписывалось «сделать соответствующие размещения по расчету не менее 10 человек на малую палатку «Марабу». Кое-как, не без трений между частями, которым пришлось передавать «излишние» палатки в другие части и уплотнять население в своих, так как с отправкой в Совдепию разместились более свободно в палатках, в зависимости от числа уехавших и оставшихся, вопрос с палатками был улажен.

По установившемуся уже обычаю, как после всех больших отправок, 2 апреля была произведена фактическая поверка наличного состава в лагере, согласно которой налицо состояло:

Каковая цифра и была положена в