– Вот что, тварь скользкая, – заговорил я. – Не надейся, что я сдам тебя милиции. Для меня будет лучшей наградой и утешением нашпиговать свинцом твой поганый череп, а потом на твоей могиле построить образцово-показательный сортир. Мне не нужны ни правосудие, ни справедливость. Я хочу твоей смерти. Я умираю от желания наступить ногами на твой труп, понимаешь меня?

Филя тяжело дышал. В его горле булькала кровь. Он судорожно глотал ее и косился на ствол пистолета, как пациент стоматолога на щипцы. Я вынул пистолет, вытер ствол о куртку Фили.

– Собственно, ты мне не нужен, я все равно найду князя. Продолжительность остатка твоей жизни зависит только от того, на сколько еще у меня хватит сил видеть тебя живым.

Я сам не знал, насколько искренне говорю и как близок к тому, чтобы осуществить свою угрозу. Но на Филю мои слова подействовали, он не стал дожидаться, когда я вставлю ему в рот ствол ружья, и кивнул на дверь комнаты горничной.

– Там!

Не нагибаясь, я принялся надевать кроссовки. Филя видел, как я топчусь на месте, не рискуя пригнуться и взяться за шнурки, и, кажется, посмел усмехнуться. Будь у меня нервная система более расшатанной, я бы влепил ему в физиономию ружейный заряд.

– Ну! Смейся! – говорил я ему, сдавливая цевьем ружья его горло. – Почему же ты не смеешься, а хрипишь?

Я слишком много времени тратил на дрессировку этого негодяя. Охранник, который сопровождал Филю, уже показался в конце коридора. Схватив Филю за волосы, я поставил его перед собой, и с его плеча выстрелил – так, чтобы охранник услышал пулю над своей головой. В известковой пыли что-то загрохотало. Кажется, охранник повалился на пол, накрываясь стульями и шкафами. Я подтолкнул кассира к двери горничной.

– Открывай! – Гонза стукнул кулаком по двери и зло крикнул: – Павлуха! Это я!.. Ты уснул там, что ли?!

– Сейчас, сейчас! – не сразу донесся из-за двери приглушенный голос. – Минуточку!

Я выстрелил из ружья по двери почти в упор. Картечь вырвала из дубовой доски щепку размером с ладонь, оголила волокна, размочалила древесину. По лестнице загрохотали ботинки охранников, заклацали затворы винтовок.

– Стоять!! – заорал я, нервно постукивая дулом пистолета по затылку Фили, словно кием по бильярдному шару.

– Не надо ничего делать! – продублировал команду Филя, сплевывая кровь. – Поднимитесь наверх!

Трое охранников в расстегнутых куртках, с винтовками, краснолицые, потные, замерли посреди лестницы.

– Идите к черту! – жестче повторил Филя. – Сейчас приедет милиция и во всем разберется! Убирайтесь вон!

Дверь комнаты, перед которой мы стояли, приоткрылась. Я ударил по ней ногой. Невысокий бронзоволицый человек в свитере и широких брюках, с головой, похожей на колобок, отскочил от двери. Я узнал Герасимова. Врач пятился спиной к печи, в которой полыхало пламя. В маленькой комнате стоял удушливый запах лекарств. Над кроватью, частично прикрытой занавеской на веревке, тускло горело бра. На кровати лежал князь – неподвижный, с заострившимся желтым лицом. Я толкнул ногой дверь, закрывая ее за собой.

– В угол, оба! – крикнул я и кинулся к кровати. Орлов казался мертвым. Мятая и несвежая косоворотка на груди была выпачкана в бурых пятнах крови. На табуретке, рядом, стоял стакан с мутной жидкостью, лежало несколько смятых лекарственных упаковок. Я приподнял его невесомую руку. Пальцы князя были выпачканы в чернилах. Пульс едва прощупывался.

– Он жив, не надо так беспокоиться, – откашлявшись, сказал врач. Он подавил свою взволнованность, хотя глаза еще беспокойно двигались, словно со мной в комнату ворвалась толпа мятежников и врач рассматривал всех подряд. – Он спит.

– Что вы с ним сделали?

– В каком смысле? – уже более самоуверенно спросил врач. – Вас интересует, как и от чего я его лечу?

Филя взял со стола упаковку стерильного бинта, вскрыл ее и приложил к губам целый рулон. Потом сел в кресло и закинул ногу на ногу.

– Я попытаюсь вам объяснить, что случилось со Святославом Николаевичем, – скороговоркой сказал Герасимов. – В результате психогении, обусловленной воздействием психотравмирующих факторов, у моего пациента развился так называемый астенический невроз, требующий усиленной медикаментозной терапии. В частности, наиболее эффективны оказались транквилизаторы и нейролептики этаперазин, хлорпротиксен, неулептил и другие… Я достаточно ясно выражаюсь?

Я выдвинул верхний ящик прикроватной тумбочки и вывалил его содержимое на пол. Упаковки с лекарствами, резиновая груша, скомканный грязный бинт, глазная пипетка… Продолжая направлять ружье и пистолет в тот угол, где притихли Филя и врач, я вытряхнул содержимое нижнего отдела тумбочки. Упаковки одноразовых шприцев, две пачки воды для инъекций, резиновый шланг, влажная тряпка в бурых пятнах…

– Вы хотите что-то найти? – спросил врач. – Может, вам помочь?

– Ну ладно, хватит! – поморщился Филя, отнимая ото рта рулон бинта. – Все всем понятно: он хочет найти улики. Завещание, написанное князем на мое имя, орудия пыток, психотропные препараты. Я прав?

Он встал, подошел к окну, сдвинул в сторону тяжелую штору и посмотрел в темноту парка.

– Опоздал, братец! – сильным голосом произнес Филя, поворачиваясь ко мне лицом. – Завещание уже сгорело в печке. Психотропные препараты тоже. А орудие пытки валяется у тебя под ногами… Да-да, эта самая тряпочка. Рассказать, как это делается? Мы привязывали князя к кровати, клали тряпочку ему на лицо и поливали водой. Через полчаса у него начинала идти горлом кровь. Пятнадцать минут перерыва – и все заново. И никаких синяков и ушибов! Но доказать, что мы его пытали, невозможно. Больные, страдающие астеническим неврозом, часто прикусывают себе язык. И потому появление пятен крови можно легко объяснить.

Мне казалось, что мои ноги превратились в гипсовые столбы. Руки наполнились свинцовой тяжестью, и я не смог удержать ружье. Вот самая страшная пытка – чувствовать свое бессилие при явном преимуществе.

– Палка, палка, огурец, вот и вышел человец, – пробормотал Филя, снова глянув в окно. – Ну? Что ты щеки надуваешь? Ничего ведь сделать не можешь! Не по зубам оказалась тебе задачка, правда? Сейчас приедет милиция, и мы с Павлухой напишем на имя Панина заявления о том, как ты издевался над нами, угрожал оружием, пытался уговорить врача засвидетельствовать написанное тобой ложное завещание…

– Филя, – произнес я, – неужели ты не боишься смерти? Неужели думаешь, что мои нервы бесконечно крепки?

– Допустим, ты нас убьешь, – кивнул кассир, опять прикладывая бинт к губам, которые все еще кровоточили. – Панин сделает все возможное, чтобы на суде тебе дали вышку. И тебя прикончат выстрелом в затылок в каком-нибудь тюремном подвале. Неужели тебе не жалко отдать жизнь за двух таких несимпатичных и безнравственных типов, каковыми являемся мы с Павлухой?

Они переглянулись и усмехнулись.

– Думаешь, я не понимаю, для чего ты здесь? – продолжал Филя. – Думаешь, никто не видел, как ты выслуживался перед князем, лез к нему в доверие, чтобы оторвать приличный куш от его состояния? Мы с тобой, братец, одного поля ягоды. Только ты лицемеришь, а мы с Павлухой не скрываем своих намерений. Ты чужой человек, а я родственник князя. Разницу улавливаешь?..