«Достаточно. Только я подъеду к остановке на машине, чтобы охранники не видели».

«Хорошо. Запомни – через пятнадцать минут, и не пытайся валять дурака, иначе ампул тебе не видать как своих ушей… Если, конечно, они у тебя еще не отвалились…»

Столешко выключил диктофон и сунул его в карман пальто. Из другого кармана он достал желтую налобную повязку и повесил ее мне на руку, как на гардеробный крючок. Я стоял перед ним, согнув в локтях выпачканные в глине руки, и смотрел на шерстяное вязаное кольцо, которое еще днем было на голове у Татьяны.

– Надеюсь, ты догадался, что мы встретились с Татьяной, поговорили, и мне пришлось ее временно задержать. Сейчас она сидит в холодном сыром подвале и ждет от тебя подвига. Я надеюсь, что ты поможешь ей обрести свободу, – изменил тон Столешко и кинул недвусмысленный взгляд на могилу. – Чем быстрее ты привезешь мне ампулы – все одиннадцать штук, – тем быстрее я ее отпущу. Обмен, по-моему, равнозначный. Ты со мной согласен?

– Послушай, Столешко, – произнес я, чувствуя, как онемел во рту язык. – Чего ты добиваешься? Ты же проиграл. На твоей поганой физиономии уже все написано. Если я не дам тебе ампулы, то через неделю от твоей рожи останется один голый череп и Родион собственной рукой вобьет в него ржавый гвоздь…

– Я знаю, – спокойно сказал Столешко. – Но через неделю в этом овраге будет братская могила, и если ты еще не будешь сидеть в тюрьме, то вместе с Родионом выкопаешь не только Мухина, но и гнилые трупы Татьяны и князя.

– Ты получишь от этого удовольствие?

– Я хочу жить! – вдруг страшным голосом крикнул Столешко и затряс кулаками у себя над головой. – Я хочу вернуться к нормальной жизни! Я альпинист, понятно? Отдай мне ампулы, и я уйду из усадьбы!

– Ты убийца, Столешко, – ответил я. – А за убийство Мухина милиция никогда не даст тебе уйти и спокойно жить, поверь мне.

– А это еще надо доказать, что я его убил! – зашипел Столешко и помахал пальцем перед моим лицом. – Это он, Филя! Это он пытает князя и делает из него идиота! Это у него руки по локоть в крови! А я… я…

Он издал какой-то утробный звук, всхлипнул и ломаным голосом произнес:

– Я был нормальным человеком! «Снежным барсом»! Три восьмитысячника! А вы с Родионом впутали меня в это грязное дело! Я докажу! Я все докажу! У меня есть записи! Свидетели! Я докажу, как вы впутали меня в свои грязные делишки! Вы не уйдете от возмездия!

– Не надо врать, – произнес я. – Тебя просили всего лишь посидеть пару недель в Хэдлоке, а ты, сволочь, решил сыграть по-крупному и присвоить наследство князя.

– Нет!! – завопил Столешко. – Ложь!! Я хочу только… я хочу вернуть свое лицо! Господи, как мне страшно!!

Его прорвало, и слезы полились по изуродованным щекам. Он прижал кулаки к глазам и отвернулся от меня. Плечи его вздрагивали, со шляпы, словно слезы, срывались капли дождя.

А ведь я легко мог бы его убить, думал я, глядя на сутулую спину Столешко. И он знает об этом. Знает, но не боится. И не потому, что я воспринял известие о Татьяне спокойно, будто мне все равно. Сердце не дрогнуло, это правда. Но это не демонстрация выдержки. Нервы, крики, рваная рубашка на груди – это все лишнее. Спокойная запрограммированность убеждает сильнее. Я как робот буду делать все возможное, чтобы помочь ей, – молча идти через стены, без каких-либо эмоций ставить на кон свою жизнь, без колебаний отдавать последнее, как будто спасаю себя самого. Наверное, я все еще люблю ее. И Столешко знает об этом лучше меня, потому спокойно поворачивается ко мне спиной…

– Я приду сюда через полчаса, – произнес я и пошел по дну оврага к забору.

Банщику я не стал ничего объяснять, несмотря на его округленные глаза, молча прошел мимо его стойки к окну и вытащил из-за батареи коробку с ампулами. На моем лице, наверное, была написана полная готовность взорваться от любого, самого безобидного вопроса, и банщик предпочел молчать. Я без спросу достал из-под стойки телефон, набрал номер Родиона, но трубку на другом конце провода никто не взял.

Я вздохнул, выразительно посмотрел на банщика, который под давлением моего взгляда начал нервно ощипывать сухой веник, и вышел. Все складывалось из рук вон плохо. И во всем была виновата Татьяна. Я чувствовал себя так, словно на мне был ошейник.

Я вернулся к усадьбе прежним маршрутом. Быстро темнело. Небо заволокло низкими тучами. Усиливался ветер. Прежде чем перелезть через забор, я вынул из-за пазухи коробку с ампулами и долго рассматривал ее, словно пытался отыскать какой-нибудь мудрый совет. Отдать ампулы Столешко – значит, лишить себя самого мощного оружия против него. Но не отдать – значит подвергнуть жизнь Татьяны серьезному риску. Столешко блефовать не станет, на карту поставлена его жизнь. В таком состоянии он способен на самый жестокий и безумный поступок. Отдать нельзя. Не отдать – тоже. Тупик.

Я раскрыл коробку, выбрал из нее все ампулы и рассовал их по карманам. Коробку разорвал на кусочки и втоптал в песок. Можно еще поторговаться, думал я, хватаясь за чугунные копья ограды. Половину отдать за Татьяну, оставшиеся ампулы обменять на документы. Попытка не пытка. Иного выхода у меня нет.

По оврагу я бежал. Фигура Столешко темнела впереди, напоминая спиленный телеграфный столб. Я остановился шагах в десяти от него.

– Принес? – спросил Столешко.

Он широко расставил ноги и сунул руки в карманы. Своей позой он будто хотел показать, кто хозяин положения.

– Сначала веди к Татьяне, – потребовал я.

– Нет проблем! – Столешко оказался на удивление сговорчивым. Он повернул голову в сторону, показывая взглядом на густые заросли молодой рябины, и добавил: – Можешь забирать.

В первое мгновение я понял: происходит что-то не то. Татьяна вышла из-за частокола деревьев без конвоя, расслабленно, шурша листьями и глядя себе под ноги. В опущенной руке она держала пистолет. Казалось, она не видит или же не узнает меня. Но, приблизившись, девушка вскинула руку с пистолетом и направила черный зрачок ствола мне в лицо.

– Ампулы, – тихо сказала она.

Мне захотелось выругаться и выпить водки одновременно. Я ровным счетом ничего не понимал.

– Ты… – пробормотал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не протереть глаза. – Это как понять?

– Не тяни, – произнес Столешко. – Лучше делай, что она говорит.

– Татьяна! – воскликнул я.

– Молчать! – оборвала меня девушка. – Дай мне ампулы!

– Я тебя не понимаю! – клялся я, не желая верить очевидному.

Татьяна медленно поднесла к пистолету другую руку и передернула затвор, досылая патрон в патронник. Теперь тупая головка пули была нацелена в меня.

– Может быть, ты еще и стрелять будешь? – спросил я.

– Может быть, – ответила Татьяна. – Дай мне ампулы. Считаю до трех…