— Канон ре-мажор Пахельбеля, — отвечает отец Лафтон, а потом, после нескольких мгновений внутреннего колебания, прибавил: — Возможно, вам знакома эта музыка по новому ролику, рекламирующему “ситроэн-оспри”.

Автоматор кивает.

— Качество, — комментирует он, откидываясь на спинку стула.

Поначалу квартет кажется немного развинченным: между валторной и фаготом, похоже, остается какой-то зазор, да и альт звучит не слишком-то хорошо. Но затем треугольник вносит порядок в общее звучание, а Рупрехт — довольно громко велев фаготу: “Играй помедленнее”, — выводит всю четверку к успокоительному кружению канона. По мере того как разворачиваются эти круги, повторяя и разрабатывая тему медленно нисходящей гармонии, на остроконечном розовом лице отца Лафтона появляется умиротворенное выражение, а рядом с ним, наверное бессознательно, Автоматор бормочет: “‘Ситроэн-оспри’… миля за милей… один из лучших автомобилей своего класса”.

Амулет… он спас меня.

Джед стоит на коленях на берегу реки. А из воды на него смотрят блестящие глаза принцессы. Река течет сквозь ее прозрачный образ, покрывая его рябью и дрожащими искорками света. Между ними, свешиваясь с его колен, виден амулет в виде арфы, наделенный силой превращать пламя демона в теплые мирные звуки музыки; он поворачивается медленно, как колыбельная, как листок в памяти сильного ветра.

Твое сердце — вот что спасло тебя, джед.

Слова, которые она говорит, приносят на поверхность воды пузырьки (по одному слову в пузырьке): чтобы сложиться в целую фразу, они выстраиваются в ряд. Принцесса показывается из темницы, где она вморожена в лед: на это ей магии хватает. А внутри бледного изображения ее лица чуть видно его отражение, как будто они превращаются друг в друга.

Ночь. На горизонте — там, куда полдня скакать на коне, с горного склона исчезла тень от замка. После того как убиваешь Огненного Демона, стены рушатся и вся долина пестрит — и не только цветами, папоротниками и деревьями, но и мышами — полевыми и летучими, червяками, лягушками, лебедями и утками, оленями и лошадьми, которые появляются из угла твоего глаза, все разом, в серебристой чаще света, где туча отступает и выходит луна.

ТЫ ПОДХОДИШЬ К КОНЦУ ПРИКЛЮЧЕНИЙ, ДЖЕД! ТЕБЕ ОСТАЛОСЬ ПОБЕДИТЬ ВСЕГО ОДНОГО ВРАГА! Ее глаза мерцают вместе с рекой, вспыхивают ярче, а потом тускнеют, как метеор. НО ЭТО БУДЕТ САМАЯ СТРАШНАЯ БИТВА. МНЕ БЫ ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ БИТЬСЯ РЯДОМ С ТОБОЙ. НО, ДЖЕД… СЕРДЦЕ — ЭТО ДВЕРЬ В ДРУГОЙ МИР, И КОГДА ОТКРЫВАЕШЬ ЕГО, ОНО НИКОГДА БОЛЬШЕ ПО-НАСТОЯЩЕМУ НЕ ЗАКРЫВАЕТСЯ. ПОЭТОМУ, ХОТЯ ТЫ НЕ БУДЕШЬ ВИДЕТЬ МЕНЯ… Я ВСЕГДА БУДУ С ТОБОЙ.

И тут опять ее голограмма как-то оживает, хрупкий образ отделяется от поверхности воды, бледная рука поднимается и тянется, чтобы коснуться его щеки…

Стоп: коснуться его щеки?

Скиппи, сидящего на полу своей комнаты, сотрясает новый, более слабый толчок, пробегая ледяными искрами по рукам, доходя до кончиков пальцев.

Что произошло только что?

ДО СВИДАНЬЯ, ДЖЕД. УДАЧИ ТЕБЕ. Принцесса снова безмятежно смотрит на него из воды, окруженная плавающими локонами золотых волос. Скиппи собирается с силами, закрывает рот, еще раз берется за пульт; ее грустные глаза с длинными ресницами еще миг глядят на него, и она медленно пропадает, растворяется во тьме.

В следующий же миг в дверь стучат. Мотнув головой, Скиппи идет открывать.

На пороге, заполняя собой весь дверной проем, стоит тренер.

Дэниел, говорит он. Я хочу с тобой переговорить.

Лицо у него не сердитое, оно вообще лишено выражения. В руке у него сложенный белый листок бумаги.

Можно войти?

Из комнаты отдыха доносится стук-стук мячика по теннисному столу, слышно, что по телевизору показывают повтор “Спасенных колоколом”. А потом дверь закрывается, и тренер оказывается внутри.

Эта комната слишком мала для него, он здесь смотрится странно. Он медленно крутит головой, оглядывая кровати, столы, книги, компьютер. Наверное, ему все должно казаться маленьким и хрупким, как игрушечные предметы в детской игре.

Ты сегодня не пришел на тренировку, говорит тренер.

Скиппи глядит в пол.

Тебе нельзя пропускать занятия, Дэниел, ведь до соревнования осталось совсем мало времени. У нас только два дня на подготовку. Ты нехорошо себя чувствовал? Да? Тебе было плохо?

Пол, пол, пол, пол.

Тело тренера поскрипывает и меняет положение. Дэниел, я сегодня получил вот это. Хруст разворачиваемой бумаги — будто звук лезвия падающей гильотины.

Уважаемый мистер Рош, с сожалением сообщаю вам, что по личным причинам я больше не смогу приходить на тренировки и участвовать в соревнованиях по плаванию. Приношу извинения за доставленные неудобства, искренне ваш, Дэниел Джастер.

Бумага снова складывается. Пальцы тренера снова и снова разглаживают ее, двигаясь туда-сюда вдоль складок.

Это ты написал, Дэниел?

Я не сержусь на тебя. Откровенно говоря, я совершенно сбит с толку. Но это действительно ты написал?

Если ты сейчас не опровергнешь этого, я решу, что это письмо написал ты.

Хорошо. Мы выяснили хотя бы это. Теперь встает вопрос: почему? Почему, Дэниел? После такой подготовки, после всей этой работы? Когда до соревнований остается всего три дня? Почему ты хочешь так поступить со своими товарищами по команде? Почему ты хочешь так поступить с собой? Да как только…

Извини, извини. Обещаю: я не буду сердиться. Я просто… Ну как ты не понимаешь? Неужели тебе невдомек? У меня просто в голове не укладывается — как это один из моих лучших атлетов вдруг выпадает из команды в последний момент, да еще и без всяких объяснений?

За дверью, в коридоре, слышен шум шагов. Тренер поворачивается и ждет, пока шаги стихнут. Вдруг он видит крестик на календаре. Этот крестик — что он помечает? День соревнований?

Значит, когда ты ставил этот крестик, ты собирался поехать на соревнования. И это было еще не так давно. Хорошо. Теперь нам нужно выяснить, что произошло между тем днем, когда ты поставил крестик, и тем, когда ты написал это письмо.

Мне нужно объяснение, Дэниел. Если таково твое решение, обещаю уважать его, но только если ты дашь мне какое-то объяснение. Уж хотя бы это ты должен сделать.

“Личные причины”, о которых ты пишешь… Ты можешь сказать мне, что стоит за этими словами?

Это же я, Дэниел, я, твой тренер. Не забывай: я твой друг. Ты можешь со мной поговорить.

Что у тебя на уме, дружок? Тебе кажется, что тренировок слишком много? Они утомляют тебя, мешают заниматься другими предметами?

Тебя обижают другие ребята? Сидхарта и Гаррет?

Что-то дома не в порядке?

Что-то с твоей мамой?