Торенсен прочистил горло.

– Миссис… Вентресс, – наконец объяснил он, понизив голос.

Взгляд их застыл на покоившейся в постели фигуре; она лежала, откинувшись на валик и выпростав горячечную руку поверх шелкового стеганого покрывала. Поначалу доктору Сандерсу показалось, что перед ним пожилая женщина, возможно, мать Вентресса, но потом он сообразил, что она молода, еще почти ребенок, лет двадцати или чуть больше. Длинные платиновые волосы белой шалью прикрывали ее плечи, тонкое лицо с высокими скулами тянулось к источнику скудного света. Не исключено, что в свое время ее хрупкая фарфоровая красота завораживала взгляд, но теперь полупрозрачная кожа и померкший блеск глаз делали молодую женщину преждевременно состарившейся и напоминали доктору Сандерсу его пациентов из детской палаты соседнего с лепрозорием госпиталя в последние минуты их жизни.

– Торенсен, – расколол янтарный полумрак ее голос. – Опять холодает. Не развести ли огонь?

– Дерево не будет гореть, Серена. Оно все превратилось в стекло. – Торенсен стоял в изножье кровати, глядя сверху вниз на молодую женщину. В своей кожаной куртке он походил на полицейского, неловко переминающегося с ноги на ногу в комнате больного, куда его заставил прийти долг. Он расстегнул молнию на куртке. – Посмотри, что я принес тебе, Серена, они тебе помогут.

Он нагнулся и рассыпал по покрывалу несколько пригоршней красных и синих драгоценных камней. Рубины и сапфиры самых разных размеров засверкали в меркнущем послеполуденном свете с лихорадочной силой.

– Спасибо, Торенсен… – Голая рука девушки скользнула по покрывалу к самоцветам. От алчности в ее полудетском лице появилось что-то лисье. В глазах у нее неожиданно промелькнул отблеск лукавого коварства, и Сандерс смутно начал понимать, почему этот детина относится к ней с таким почтением. Зачерпнув полную горсть драгоценностей, она крепко прижала их к своей шее; на коже в этих местах появились синие пятна, похожие на следы от пальцев. Казалось, прикосновение камней оживило ее, она пошевелила ногами, и несколько камней соскользнуло с покрывала на пол. Она подняла глаза на доктора Сандерса, потом повернулась к Торенсену.

– В кого ты стрелял? – спросила она чуть погодя. – Я слышала выстрелы. От них у меня разболелась голова.

– В крокодила, Серена. В округе немало коварных крокодилов. Приходится держать ухо востро.

Молодая женщина кивнула. Рукой с зажатой в ней пригоршней самоцветов она показала на Сандерса:

– Кто это такой? Что он тут делает?

– Это врач, Серена. Его прислал капитан Радек.

– Но ты говорил, что мне не нужны никакие врачи.

– Ну конечно, Серена, мне ли этого не знать. Доктор Сандерс просто зашел осмотреть одного из африканцев.

Выдавливая из себя вымученные ответы, Торенсен не переставая разглаживал лацканы своей куртки, глядя куда угодно, только не на Серену.

Сочтя, что теперь-то Торенсен даст ему осмотреть молодую женщину, Сандерс подошел поближе к кровати. Затрудненное дыхание свидетельствовало о чахотке, а анемия не вызывала никаких сомнений, но он все же протянул руку, чтобы взять ее за запястье.

– Доктор… – Повинуясь какому-то противоречивому порыву, Торенсен потянул его в сторону от кровати. Сделав рукой невнятный жест, он махнул ею по направлению к кухонной двери.

– Я думаю, позднее, доктор, ладно? – Он быстро обернулся к молодой женщине. – Тебе лучше немного отдохнуть, Серена.

– Но, Торенсен, мне этого мало, ты всего-то и принес сегодня… – Ее рука, словно клешня, обшаривала покрывало в поисках драгоценностей, тех самых камней, которые Торенсен с мулатом забрали совсем недавно из встроенного в стену сейфа.

Сандерс собрался было возразить, но Серена уже отвернулась от них и, казалось, погрузилась в сон, а самоцветы, как скарабеи, остались лежать на белой коже ее груди.

Торенсен слегка подтолкнул Сандерса локтем. Они вышли на кухню. Перед тем как закрыть за собой дверь, Торенсен окинул молодую женщину тоскливым взглядом, словно боясь, что она может обратиться в прах, стоит ему ее покинуть.

Не вполне отдавая себе отчет в присутствии Сандерса, он пробормотал:

– Нам надо бы перекусить.

В дальнем конце кухни, у самой входной двери, на скамейке сидели, подремывая над своим оружием, мулат и обнаженный африканец. Кухня была почти пуста. Отключенный холодильник громоздился на холодной плите. Открыв его дверцу, Торенсен начал опустошать свои карманы, перекладывая оставшиеся драгоценные камни на полки холодильника, где они рассыпались, словно вишни, среди полудюжины банок консервированной говядины и бобов. Как и все остальное в кухне, холодильник снаружи был покрыт легким глянцем изморози, но внутри стенки его камеры оставались чистыми.

– Кто она такая? – спросил доктор Сандерс, когда Торенсен вскрыл банку. – Вам необходимо забрать ее отсюда. Она нуждается в тщательном лечении, здесь не место для…

– Доктор! – Торенсен, чтобы утихомирить Сандерса, поднял руку. Казалось, будто он постоянно что-то скрывает и поэтому отводит глаза в сторону, когда Сандерс смотрит на него в упор. – Она моя… жена, да, – проговорил он, забавно подчеркивая собственные слова, словно все еще не до конца свыкшись с этим фактом. – Серена. Здесь она в безопасности, пока я слежу за Вентрессом.

– Но он только и пытается, что спасти ее! Ради бога, послушайте…

– Он душевнобольной! – с неожиданной силой выкрикнул Торенсен. Оба негра на противоположном конце кухни обернулись и уставились на него. – Он провел шесть месяцев в смирительной рубашке! Он вовсе не пытается помочь Серене, он просто хочет забрать ее обратно в свой безумный дом посреди болота.

* * *

Пока они ели, выуживая вилками холодное мясо прямо из банки, он рассказал Сандерсу кое-что о Вентрессе, об этом странном меланхоличном архитекторе, спроектировавшем множество новых правительственных зданий в Лагосе и Аккре, а затем, два года тому назад, ни с того ни с сего бросившем свою работу. Он женился на Серене, когда той было всего семнадцать (задобрив деньгами ее родителей, бедную французскую чету из Либревиля), всего через несколько часов после того, как впервые встретил ее на улице неподалеку от своего офиса, из которого вышел в тот день в последний раз. Затем он забрал ее в построенный им на заболоченном островке гротескный домик – среди кишащих крокодилами болот в десяти милях к северу от Монт-Ройяля, где река Матарре распадается на цепочку мелких озер. По словам Торенсена, после женитьбы Вентресс почти не разговаривал с Сереной, не отпуская ее при этом из дома, так что общалась она только со служанкой – слепой негритянкой. Похоже, что в своего рода прерафаэлитской грезе он заточил свою юную невесту у себя в доме вместо утраченного им творческого воображения. Там и нашел ее, уже больную туберкулезом, Торенсен во время одной из своих охотничьих вылазок, когда у его катера переломилась ось винта и он вынужден был пристать к острову. Он не раз навещал ее во время долгих отсутствий Вентресса, и в конце концов она сбежала вместе с ним из объятого пламенем дома. Торенсен поместил ее в санаторий в Родезии, а сам тем временем подготовил к ее возвращению свой большой особняк в Монт-Ройяле, в котором собрал множество имитаций старинных предметов. После того как она исчезла и были предприняты первые шаги к расторжению брака, Вентресс совершенно обезумел и даже провел некоторое время в качестве добровольного пациента в клинике для душевнобольных. Теперь он вернулся, снедаемый одной мечтой: выкрасть Серену и возвратиться с ней в свой разоренный дом на болоте. Торенсен, похоже, был убежден в том, что именно жуткой атмосферой безумия, которая вызвана присутствием Вентресса, и обусловлено затянувшееся недомогание Серены.