— Пора начинать! — сказал он. — Я лично слышал, как император храпит за дверью.

Цимисхий в последний раз оглядел своих помощников.

— Кто не готов или передумал идти со мной, — обратился он к ним, — пусть остаётся. Клянусь Богом, я не буду потом мстить ему!

Не остался никто.

Двери в императорскую опочивальну разлетелись с шумом. Покой наполнился светом факелов.

— Здесь никого нет!

Цимисхий несколько раз провёл факелом над ложем, боясь поверить в очевидное. На какое-то время повисла озадаченная испуганная тишина, нарушаемая потрескиванием огней. Маленький щуплый евнух — холоп Феофано, проскочил в глубь опочивальни и подал радостный высокий голос:

— Да вот он же! На полу!

Заговорщики обступили мирно спящего базилевса. Вся возбуждаемая, накапливаемая месяцами злость ушла ещё у пустого ложа. И теперь Цимисхий тщетно пытался её вызвать снова. Вид спящего Никифора вызывал в нём только чувство гадливости от того, что он должен совершить. Иоанн почти с ненавистью посмотрел на окруживших его заговорщиков:

— Ну?! Что стоите?

— Я не буду убивать безоружного! — вдруг твёрдо заявил Педиасим. Вурца с презрением молвил:

— Ну и оставался бы тогда в женской половине. Предлагали же!

Он с силой пнул императора в грудь. Тот охнул и, причмокнув губами, перевернулся на другой бок. Валент тихо рассмеялся.

— Ух, ты! — Вурца, ярея, пнул его ещё раз. К нему присоединился Аципофеодор и ещё двое слуг Цимисхия. Они били императора куда ни попадя: по спине, животу, голове. Базилевс, проснувшись, не совсем понимал, что происходит, пытался прикрываться от ударов руками. Проснувшись окончательно, неожиданно схватил за ногу Вурцу, дёрнул с силой, свалив его на пол. Бившие отпрянули. Вурца проворно отполз в сторону.

— Бейте же его!

Никифор, рыча медведем, медленно вставал.

— На кого руку подняли, псы?!

Заговорщики попятились, будто только что осознав, что перед ними базилевс, ощутив старый забывшийся трепет перед Властью. Понимая, что ещё немного — и никто не сможет поднять руку на императора, Валент выхватил меч и ударил Никифора по голове.

Страшный вопль заставил кровь застыть в жилах. Меч в дрогнувшей руке нанёс глубокую рану, не убившую императора.

— Господи! Святая Богородица!

Страшная боль разрывала череп. Ослепнув от боли, Никифор двинулся на заговорщиков, тех раздуло в стороны как осенние листья под дыханием ветра. Его раскачивало на широко расставленных ногах, вместе с кровью уходили силы.

— Святая Богородица! — базилевс уже не кричал, а хрипел. Он рухнул на четвереньки, обильно поливая пол кровью. Никто из заговорщиков не решался добить его.

Иоанн Цимисхий никогда не робел на ратях, в самых горячих битвах шёл впереди войск, за что был уважаем воинами. Но он не был убийцей, и происходящее здесь было до тошноты противно и было нехорошим страшным сном. Крики базилевса впивались в мозг, казалось, это будет продолжаться бесконечно. Предательская дрожь в ногах заставила Иоанна присесть на край базилевсова ложа.

— Поднесите его ко мне! — неожиданная твёрдость, прозвучавшая в голосе, удивила самого Цимисхия и заставила слушаться остальных. Вурца и Аципефеодор, схватив под мышки императора, подволокли его к Иоанну.

— Скажи, презренный, не я ли помог тебе взять власть? А ты, безумный, лишил меня началования над войском!

Рёв Никифора превратился в вой, вряд ли до него доходили слова Цимисхия, но Цимисхию воспоминания собственного унижения были нужнее. Он, схватив Фоку за бороду и глядя в страшное, залитое кровью лицо, продолжал говорить, гневом побеждая ужас:

— Ты отправил меня, мужа доблестного, которого боится враг, к смердам пахать землю! Говори же что-нибудь в своё оправдание, ну!

Никифор липкой от крови рукой судорожно схватил Иоанна за предплечье. Цимисхий вскрикнул от неожиданности, снова почувствовав какой-то потусторонний страх, будто от прикосновения мертвеца, тщетно пытался отцепить схватившие его пальцы. Заговорщики в исступлении с силой лупили рукоятями мечей по голове и лицу Никифора, пока наконец Цимисхий не пихнул базилевса ногой, опрокинув того на спину. Базилевс перевернулся и пополз в сторону от убийц, цепляясь скрюченными пальцами за залитый кровью пол. Кто-то — в беснующемся свете факелов и мелькании тел не разобрать было кто — пронзил императора клювастым арабским мечом — акуфием, но и после этого Фока продолжал ползти.

— Довольно! — снова вышел из оцепенения Цимисхий. Растолкав всех, он вырвал из рук Валента меч и, коротко взмахнув им, ударил базилевса по голове.

В пропахшей болью и кровью тишине послышались утробные звуки — кто-то блевал. В железные запертые ворота дворца ударили чем-то тяжёлым, звук, низкий и гулкий, прокатился но залам.

— Стража рвётся во дворец! Мы погибли! — высоким голосом пропищал евнух Феофано. Цимисхий, глотая подкативший к горлу комок, приказал Валенту:

— Иди, уйми своих людей!

Этериарх, переживший уже не первого императора, увидев Валента, понял, что произошло нечто неотвратимое и теперь главное — не ошибиться. Приказав воинам не трогать таксиарха, высуновшегося в волоковое окно, этериарх сначала решил понять, что же произошло, и в связи с этим уже решить, как себя вести.

Пока Лев Валент разбирался с этериотами, Цимисхий, опустошённый, будто во сне, тяжело по-стариковски шаркая, прошёл через переход в императорский зал Хрисотриклин. Большое пространство зала пахнуло дыханием власти, приводя Иоанна в чувство. Манящее, отделанное золотом резное кресло базилевса приняло его в объятья. Цимисхий положил руки на подлокотники и прикрыл глаза.

— Они хотят убедиться, что император мёртв, — разбудил от дум голос Валента. Заговорщики обступили трон, будто только что народившийся утиный выводок.

— Ну так отдайте его им! — приказал Цимисхий и снова закрыл глаза.

Заговорщики закаменело продолжали стоять, переглядываясь. Никто не решался вернуться в страшные покои. Аципефеодор, державшейся лучше других, и уже рассчитывавший на милости нового императора, сделал знак Валенту следовать за ним.

Отрубленную голову Никифора Фоки показали этериотам через волоковое окно и, только после того как Аципефеодор и Валент убедились, что опасность со стороны стражи им не грозит, велели слугам отворить ворота.

Ночь была ещё черна и продолжал сыпать хлёсткий снег, когда в Хрисотриклине стража поклялась в верности Цимисхию. Холопы выволокли труп Никифора на задний двор, ожидая распоряжений насчёт погребения, но Иоанну было не до этого.

Проедр Василий Ноф за несколько дней до убийства Никифора Фоки занемог. Зная хитрый пронырливый норов Василия, Феофано отправила к нему своих лекарей, в обязанность которых входило не столько лечить, сколько доносить на проедра. Но лекари, щедро одаренные Нофом, готовы были поклясться на святом распятии, что тот находится при смерти. Благодаря разветвлённой сети доносчиков Василий одним из первых узнал о том, что Цимисхий одолел. Чудесным образом проедр исцелился. К знатным вельможам Константинополя были посланы верные люди. На рассвете в начале четвёртой ночной стражи Василий сам лично с отборной дружиной и знатными молодыми отпрысками уже разъезжал по столице, славя нового императора.