Следующий день мы провели в Мендосе. В последние годы благосостояние города сильно упало. Жители говорят: «Тут хорошо жить, но очень трудно разбогатеть». У низших сословий те же ленивые и бесшабашные нравы, что у пампасских гаучосов, да и одежда, конская сбруя и образ жизни почти такие же. На мой взгляд, город выглядит каким-то, вялым, заброшенным. Ни прославленной аламедой [бульваром], ни общим видом своим он не может идти ни в какое сравнение с Сантьяго; но приезжим из Буэнос-Айреса, только что пересекшим однообразные пампасы, эти фруктовые сады должны показаться восхитительными. Сэр Ф. Хед, говоря о здешних жителях, замечает: «Они пообедают, а потом уже очень жарко, и они ложатся спать, – ибо что им еще делать?» Я вполне согласен с сэром Ф. Хедом: счастливый удел обитателей Мендосы заключается в возможности есть, спать и бездельничать.

29 марта. Мы выехали обратно в Чили через перевал Успальята, расположенный к северу от Мендосы. Нам предстоял длинный переезд в 15 лье по совершенно бесплодной траверсии.

В одних местах почва была совершенно голая, в других – покрыта бесчисленными карликовыми кактусами, вооруженными грозными иглами; местные жители называют их «маленькими львами». Тут росли также немногочисленные низкорослые кустарники. Хотя равнина лежит на высоте почти 3000 футов над уровнем моря, солнце пекло немилосердно, а жара и облака мельчайшей пыли делали наше путешествие крайне утомительным. Дорога весь день шла почти параллельно Кордильерам, но все же постепенно к ним приближалась.

Перед заходом солнца мы вступили в одну из широких долин, вернее, бухт, открывающихся на равнину; долина вскоре сузилась в ущелье, по которому несколько выше расположен дом Вилья-Висенсио. Так как весь день мы провели без капли воды, наши мулы и мы сами томились жаждой и жадно высматривали поток, струящийся вниз по долине. Любопытно было следить, как постепенно появлялась вода: на равнине русло было совсем сухим, потом оно понемногу слегка увлажнялось, затем появились лужи, которые вскоре стали соединяться между собой, и у Вилья-Висенсио уже струился прелестный ручеек.

30 марта. Одинокую избушку, носящую импозантное название Вилья-Висенсио, упоминают все путешественники, переходившие здесь через Анды. В этом месте, а также на соседних рудниках я провел следующие два дня. Геология окрестных мест очень интересна. Хребет Успальята отделен от главных Кордильер длинной, узкой равниной, или котловиной, подобной тем, которые так часто упоминались мной в описании Чили, только лежащей выше, на высоте 6000 футов над уровнем моря. Этот хребет географически расположен относительно Кордильер почти так же, как гигантская горная цепь Портильо, но он совершенно иного происхождения: он состоит из различного рода подводных лав, перемежающихся с вулканическими песчаниками и другими замечательными осадочными отложениями; все это вместе очень похоже на третичные пласты на берегах Тихого океана.

Исходя из такого сходства, я ожидал найти здесь окременелые деревья, которые вообще характерны для этих формаций. Ожидание мое оправдалось самым необыкновенным образом. В средней части хребта, на высоте около 7000 футов, я заметил на обыкновенном склоне выступающие белоснежные столбы. То были окаменелые деревья, из коих одиннадцать были окременелые, а тридцать-сорок других превратились в грубокристаллический белый известковый шпат. Они были обломаны, и оставшиеся пни торчали лишь на несколько футов из земли. Стволы были от 3 до 5 футов в окружности. Они стояли на некотором расстоянии один от другого, но все вместе составляли одну группу. М-р Роберт Броун был настолько любезен, что изучил эти деревья, и нашел, что они принадлежат к подразделению елевых, но в то же время имеют черты семейства араукариевых, а в некоторых любопытных отношениях сродни тиссу[246]. Вулканический песчаник, в котором залегали деревья и из нижних слоев которого они, должно быть, выросли, постепенно скоплялся вокруг стволов тонкими слоями, и камень до сих пор сохраняет следы их коры.

Немного нужно было иметь опыта в геологии, чтобы понять ту удивительную историю, какую раскрывала вся эта картина, хотя, сознаюсь, в первый момент я был до того изумлен, что едва верил несомненной очевидности. Я видел перед собой то место, где некогда группа красивых деревьев качала свои ветви на берегах Атлантического океана в ту пору, когда океан этот (ныне отступивший на 700 миль) подходил к подножию Анд. Я видел, что они выросли из вулканической почвы, которая поднялась над уровнем моря, и что впоследствии эта суша вместе с еще стоявшими деревьями опустилась в глубины океана.

В этих глубинах прежняя суша покрылась осадочными слоями, которые в свою очередь были залиты громадными потоками подводной лавы, – один такой массив достигал тысячи футов в толщину; потоки расплавленного камня и водные отложения пять раз поочередно покрывали друг друга. Океан, вмещавший такие высокие массивы, был, должно быть, очень глубок; но снова пришли в действие подземные силы, и теперь я видел перед собой дно этого океана, образовавшее горную цепь вышиной более 8000 футов.

Не дремали, однако, и те противодействующие силы, которые постоянно разрушают поверхность земли: огромные толщи пластов были пересечены множеством широких долин, а деревья, ныне обратившиеся в кремень, выступали теперь обнаженные из обратившейся ныне в камень вулканической почвы, откуда некогда, зеленые и цветущие, поднимали они свои высокие кроны. Теперь всё вокруг совершенно бесплодно и пустынно; даже лишайник не может прилепиться к каменным слепкам прежних деревьев. Пусть такого рода громадные и едва укладывающиеся в сознании перемены и должны были когда-нибудь произойти, но тут все они совершились за период, недавний по сравнению с историей Кордильер, тогда как сами Кордильеры – образование буквально современное по сравнению со многими содержащими окаменелости пластами Европы и Америки.

1 апреля. Мы перевалили через хребет Успальята и ночевали в таможне – единственном обитаемом месте на равнине. Незадолго до того как оставить горы, мы увидели совершенно необычайную картину: красные, пурпурные, зеленые и совсем белые осадочные породы, перемежающиеся с черными лавами, были взломаны снизу внедрившимися в них в полнейшем беспорядке массами порфира всех цветов и оттенков – от темно-коричневого до самого яркого лилового. Я впервые увидел тут картину, действительно похожую на те красивые разрезы, какими геологи изображают внутренность земли.