Мы продолжали свой путь к северу зигзагами, задерживаясь иногда на день ради геологических исследований. Местность была так редко населена, а дорога так неопределенна, что мы часто с трудом находили свой путь. 12-го я задержался у каких-то рудников. Руда тут не считалась особенно хорошей, но ее было много, и предполагалось, что месторождение будет продано за 30–40 тысяч долларов (т. е. за 6000–8000 фунтов стерлингов); одна из английских компаний купила ее за унцию золота (3 фунта 8 шиллингов). Руда представляет собой медные колчеданы, о которых я уже замечал, что до приезда англичан и не предполагали, что в них содержится хотя бы крупица меди.

Почти так же выгодно, как и в предыдущем случае, были приобретены и кучи шлака, изобилующие мельчайшими шариками металлической меди; но при всех этих выгодах горнорудные компании умудряются терять тут, как это хорошо известно, огромные суммы денег. Безрассудство большинства уполномоченных и пайщиков граничит с безумием: платят иногда по целой тысяче фунтов в год на задабривание чилийских властей; заводят библиотеки роскошно переплетенных геологических книг; выписывают горняков – специалистов по отдельным металлам, которые не встречаются в Чили, например по олову; принимают на себя обязательство снабжать горняков молоком в тех местах, где нет коров; заводят машины там, где невозможно их применить; все это и еще сотня подобных же дел свидетельствуют о глупости англичан и по сей день потешают местных жителей.

А ведь нет никакого сомнения, что тот же самый капитал, с толком употребленный на этих рудниках, принес бы громадную прибыль; всё, что для этого потребовалось бы, – это доверенное лицо, человек, опытный в горном деле и в анализе руд.

Капитан Хед описывает, какой поразительный груз выносят наверх из глубочайших шахт апиры, эти поистине вьючные животные. Сознаюсь, я думал, что эти сведения преувеличены, и потому был рад возможности взвесить один из грузов, выбранный мной наудачу. Мне понадобилось приложить значительное усилие, чтобы, стоя прямо над грузом, приподнять его с земли. Груз взвесили, и оказалось, что он весил меньше обычного – 197 фунтов [90 кг]. Апир вынес его на высоту 80 ярдов – частью по крутому проходу, но большей частью по бревнам с вырубленными в них ступеньками, расположенным зигзагообразной линией вверх по шахте.

По общему здесь правилу апиру не полагается останавливаться и переводить дыхание, если только в шахте нет 600 футов глубины. Средней тяжестью считается вес несколько больше 200 фунтов, и меня уверяли, что как-то опыта ради вынесли наверх из глубочайшей шахты груз в 300 фунтов [135 кг]. На этот раз апиры выносили свой обычный груз двенадцать раз в день, т. е. 2400 фунтов [1100 кг] с глубины 80 ярдов, а в промежутках отбивали и собирали руду.

Люди эти, если не считать несчастных случаев, здоровы и, по-видимому, жизнерадостны. Тело у них не очень мускулистое. Они редко едят мясо даже раз в неделю, да и то только жесткое, сухое чарки. Хоть я и знал, что труд их добровольный, но не мог не возмущаться при виде того, в каком состоянии добирались они до выхода из шахты: согнувшись вперед, они цеплялись руками за ступени; ноги были согнуты, мышцы вздрагивали, пот с лица градом катился по груди, ноздри были раздуты, углы рта судорожно оттянуты назад, грудь дышала необыкновенно тяжело.

Переводя дыхание, они всякий раз испускали членораздельный крик «эй-эй», который завершался звуком, поднимающимся из глубины груди, только пронзительным, как звук флейты. Добравшись, шатаясь, до кучи руды, они опорожняли свой карпачо [огромный мешок], две-три секунды передохнув, отирали пот со лба и снова, будто не утомленные, быстрым шагом спускались в шахту. Все это кажется мне разительным примером того, какой тяжкий труд может вынести человек в силу привычки, ибо ничего иного тут быть не может.

Вечером я беседовал с управляющим этих рудников о том, какое множество иностранцев разбросано ныне по всей стране; управляющий, еще совсем молодой человек, помнил, что, когда он еще был мальчиком и ходил в школу в Кокимбо, детей однажды специально отпустили посмотреть на английского капитана, прибывшего в город для переговоров с губернатором; никого из школьников, по уверениям управляющего, в том числе и его самого, ничем нельзя было заставить подойти к англичанину – до того твердо были они убеждены, что от прикосновения к такому человеку происходят ересь, болезни и несчастья.

До сих пор памятны ужасные поступки буканьеров, особенно одного, который унес образ девы Марии, а через год вернулся за образом Св. Иосифа, заявив, что ему жаль даму, оставшуюся без мужа. Я слыхал также об одной старой даме, которая за обедом в Кокимбо заявила, насколько странным кажется ей то обстоятельство, что она дожила до того, чтобы обедать в одной комнате с англичанином; ибо она помнила, как в ее юные годы при одном только крике «Los ingleses!» («Англичане!») все жители дважды устремлялись в горы, захватив с собой все, что было поценнее[251].

14 мая. Мы приехали в Кокимбо, где пробыли несколько дней. Город ничем не замечателен, кроме необыкновенной тишины. Говорят, что в нем от 6 до 8 тысяч жителей. Утром 17-го в продолжение часов пяти шел слабый дождь, впервые в этом году. Крестьяне, сеющие хлеб около берега моря, где воздух более влажный, воспользовавшись дождем, принялись пахать; после второго дождя они станут сеять, а если выпадет еще и третий дождь, то весной они снимут богатый урожай. Любопытно было наблюдать действие этого незначительного количества влаги. Двенадцать часов спустя земля уже выглядела такой же сухой, как прежде, но при прошествии десяти дней на всех холмах появились слабые зеленые пятна редких волосовидных волокон травы, в целый дюйм длиной. Между тем до этого дождя вся поверхность земли была голой, как на большой дороге.

Вечером, когда капитан Фицрой и я обедали с м-ром Эдвардсом, английским резидентом, хорошо известным своим гостеприимством всем, кто бывал в Кокимбо, произошло довольно сильное землетрясение. Я слышал предшествовавший ему гул, но самого колебания из-за воплей дам, беготни слуг и стремительного бегства нескольких джентльменов к выходу я уловить не смог. Некоторые женщины потом расплакались от страха, а один джентльмен сказал, что не сможет уснуть всю ночь, а если уснет, то ему только и будут сниться рушащиеся дома. Отец этого человека потерял незадолго до того все свое состояние в Талькауано, а сам он едва спасся из-под рушившейся кровли в 1822 г. в Вальпараисо.

Он отметил одно любопытное совпадение, которое произошло тогда: он играл в карты, и один из игроков, немец, встал и заявил, что он никогда в этих краях не сидит в комнате при запертой двери, потому что из-за этого он чуть не погиб в Копьяпо. Он отворил дверь, но в тот же миг вскричал: «Вот опять начинается!» – и последовал знаменитый толчок. Игроки все спаслись. При землетрясении опасность заключается не в потере времени на то, чтобы открыть дверь, а в том, что ее может зажать при движении стен.