Сделаю только одно еще замечание геологического характера: несмотря на то что цепь Портильо выше, чем Пеукенес, воды, собирающиеся в промежуточных долинах, прорываются через нее. Точно такое же обстоятельство в еще более грандиозных масштабах отмечается в отношении восточного, самого высокого хребта Боливийских Кордильер, через который также текут реки; аналогичные факты наблюдаются и в других частях света. Все это можно понять, допустив последующее постепенное поднятие хребта Портильо: сначала появилась цепь островков, и по мере их поднятия приливы все время прорывали между ними более глубокие и широкие каналы. В наши дни даже в самых глухих узких проливах по берегам Огненной Земли течения в поперечных протоках, связывающих между собой продольные каналы, очень сильны, так что в одном поперечном канале даже завертело волчком маленькое судно под парусами.

Около полудня мы начали трудный подъем на хребет Пеукенес, и тут нам в первый раз стало несколько трудно дышать. Мулы останавливались через каждые пятьдесят ярдов, но, отдохнув несколько секунд, бедные послушные животные сами снова трогались в путь. Короткое дыхание вследствие разреженности воздуха чилийцы называют пуна, а о причине его имеют самые нелепые представления. Одни говорят: «Здесь во всех водах пуна»; другие говорят: «Где снег, там и пуна», – что, впрочем, несомненно, верно.

Единственное ощущение, которое я испытал, состояло в том, что мне немного сжимало голову и грудь, как то чувствуешь, выходя из теплой комнаты и пускаясь быстрым бегом в морозную погоду. Но даже и тут в известной мере действовало воображение, ибо, найдя на самом высоком гребне ископаемые раковины, я от восторга совершенно позабыл о пуне. Конечно, напряжение при ходьбе было очень велико, а дыхание становилось глубже и тяжелее. Мне говорили, что в Потоси (около 13 000 футов над уровнем моря) приезжие за целый год не могут окончательно привыкнуть к тамошнему воздуху. Жители все рекомендовали употреблять против пуны лук; поскольку это растение иногда дают в Европе против грудных болезней, возможно, что и здесь оно в самом деле помогает; что до меня, то я не знаю ничего лучше ископаемых раковин!

Пройдя вверх около половины пути, мы повстречали большой отряд с семьюдесятью навьюченными мулами. Любопытно было слышать дикие крики погонщиков и наблюдать длинную вереницу спускающихся вниз животных, которые казались совсем маленькими, потому что их не с чем было сравнить, кроме обнаженных гор. С приближением к вершине ветер, как обычно, стал порывистым и страшно холодным. По обе стороны гребня нам пришлось пробираться по широким полосам вечных снегов, которые вскоре должны были покрыться свежим слоем.

Когда мы достигли вершины гребня и оглянулись, перед нами открылась великолепная картина. Ослепительно прозрачный воздух, ярко-синее небо, глубокие долины, причудливые, изломанные формы, груды обломков, нагромоздившиеся за многие века, ярко окрашенные горные породы, представляющие контраст со спокойным цветом снежных гор, – все это вместе составляло картину, не поддающуюся воображению. Ни растение, ни птица, если не считать нескольких кондоров, кружившихся над более высокими пиками, не отвлекали моего внимания от неодушевленных громад. Я был рад своему одиночеству; это было похоже на ощущение, какое испытываешь, наблюдая грозу или слушая хор из «Мессии» в сопровождении большого оркестра[241].

На нескольких покрытых снегом участках я нашел Protococcus nivalis – красный снег, так хорошо известный по описаниям арктических мореплавателей[242]. Я обратил на него внимание, глядя на оставляемые мулами следы бледно-красного цвета, как будто копыта их были слегка окровавлены. Сначала я подумал было, что причиной тому пыль, приносимая с окрестных гор из красного порфира, так как вследствие увеличения, производимого кристаллами снега, группы этих микроскопических растений казались довольно крупными частицами. Снег окрашивался только там, где очень быстро таял или был случайно помят. Слегка потертая им бумага приобретала розоватый оттенок с легкой примесью кирпично-красного. Впоследствии я немножко поскоблил эту бумагу и увидел, что налет состоит из групп маленьких шариков в бесцветных оболочках, каждый в 0,001 дюйма в диаметре.

Ветер на гребне хребта Пеукенес, как только что было замечено, обычно порывистый и очень холодный; говорят[243], что он постоянно дует с запада, т. е. со стороны Тихого океана. Так как наблюдения производились преимущественно летом, то надо полагать, что ветер этот есть не что иное, как верхнее обратное течение. В такое же верхнее обратное течение попадает и не столь высокий Тенерифский пик, лежащий под 28° широты.

На первый взгляд кажется несколько удивительным, что пассат, дующий вдоль северных областей Чили и берегов Перу, так сильно отклоняется прямо на север; но, учитывая, что Кордильеры, протянувшиеся с севера на юг, точно огромная стена, преграждают путь нижнему воздушному течению во всей его толще, мы без труда увидим, что пассат, следуя вдоль горной цепи к экваториальным областям, должен отклоняться к северу и таким образом терять часть того движения на восток, которое он получил бы в противном случае вследствие вращения земли. Говорят, что в Мендосе, у восточных подножий Анд, бывают долгие затишья и часто собираются грозовые тучи, которые, однако, никогда не разражаются грозами: можно представить себе, что ветер, приходя с востока, задерживается горной цепью, стихает и теряет правильный характер своего движения.

Перевалив через Пеукенес, мы спустились в горную страну, лежащую между двумя главными хребтами, и тут расположились на ючлег. Мы находились теперь в республике Мендоса. Высота местности была, вероятно, не ниже 11 000 футов, и потому растительность была крайне бедна. Топливом нам служил корень какого-то мелкого кустарника, но костер из него получился жалкий, а ветер между тем был пронизывающе холоден. Я так устал за день, что как можно скорее устроил себе постель и улегся спать. Около полуночи я заметил, что небо вдруг затянуло тучами; я разбудил аррьеро, чтобы узнать, не грозит ли нам непогода, но он отвечал, что если нет грома и молнии, то сильной метели опасаться нечего.

Застигнутому непогодой между этими двумя хребтами угрожает серьезная опасность, ибо спастись тогда в укрытие уже очень трудно. Убежище можно найти только в одной пещере, в которой был на некоторое время задержан сильным снегопадом м-р Колдклью, переходивший горы в тот же день и в тот же месяц в году, что и я. На этом перевале не выстроены такие касучи (убежища), как на перевале Успальята, а потому осенью мало кто заходит на Портильо. Могу здесь заметить, что между главными хребтами Кордильер никогда не идет дождь: летом небо безоблачно, а зимой бывают только снежные метели.