В шесть часов я на перроне вокзала, холодно, у меня болят ноги, оттого что я так много ходила на высоких каблуках. Нас целая толпа, гражданских и военных, ожидающих поезд. Вокруг кромешная тьма. На рельсах пляшут синие, красные, белые огоньки, но это не поезд, а всего лишь фонари; иногда подходит поезд, но всегда не наш; семь часов, половина восьмого: усталость, холод; все кажется нереальным. И вот наконец состав; толпа ринулась к нему, все битком забито, но я нахожу уголок. Полно эльзасцев; толстая женщина храпит так громко, что все купе смеется; по-французски никто не говорит. Все спокойны, не скажешь, что поезд идет к фронту; как это не похоже на замешательство парижан, бегущих в Кемпер со своим серебром! На улице ярко светит луна, местность равнинная, ледяная. Поезд останавливается на всех станциях, я вслушиваюсь в названия. Проезжаем Сарбур, Саверн, поезд пустеет, я остаюсь одна с солдатом. У меня появляется ощущение настоящего приключения. Больше пяти станций: эта история становится настоящей.

Брюмат. Я выхожу на пустую платформу, следую за людьми; на выходе ничего не спрашивают, стоят солдаты, но меня не останавливают. Возле вокзала поблескивает гостиница, затем при лунном свете я пересекаю пустынную местность. «Сартр где-то здесь», — думаю я с недоверчивым удивлением. А вот и «Таверн дю Серф», где, судя по его письмам, он завтракает. Я стучу в дверь отеля «Льон д’Ор». Никто не отвечает, но на меня направляют фонарь: патруль. Нельзя находиться на улице после полуночи. Я показываю свои документы, и два солдата любезно предлагают сопровождать меня; они из Парижа. Ударами прикладов они сотрясают ставни отеля «Экревис», но никто не отвечает. С полчаса мы блуждаем. Наконец — «Виль де Пари», я вхожу под навес, потом на задний двор, потом в дом. На одной двери написано: «Хозяин». Я стучу, и толстый белокурый эльзасец открывает мне. Он дает мне ледяную комнату. Дрожа, я привожу себя в порядок и ныряю в холодные простыни, поставив будильник на семь часов.

1 ноября.

Звонит будильник. Серый рассвет, все дома закрыты, на улице никого, кроме нескольких солдат. Сигнал горна. Я не испытываю радости, только беспокойство: как предупредить Сартра? Как добиться продления? Я чувствую вокруг себя угрозу, все зависит от каприза какого-нибудь офицера, от настроения жандарма. Однако пробуждение деревни — это романтично. Возле моих окон останавливаются грузовики: шум шагов, звук голосов, людей увозят. А что, если Сартра увезли именно сегодня? Я бегу в «Таверн дю Серф»: длинные деревянные столы, соломенные стулья, большая фаянсовая печь; все пока еще сонное, окна открыты, холодно, и я не чувствую себя в безопасности. У двух женщин добродушного вида я спрашиваю адрес школы, и они отвечают: «Штаб». Я пишу Сартру записку: «Вы забыли вашу трубку в “Таверн дю Серф”, она вас ждет» и выхожу на грязную улицу; миную крытый ход, пересекаю пустырь и вижу большое современное здание из красного кирпича с раскрашенными синим цветом, как витражи, окнами. Перед ним много солдат; у одного из них я спрашиваю, нельзя ли передать мою записку. «Должно быть, это кто-то из конторы», — говорит он задумчиво и обещает сейчас же передать мое письмо. Я возвращаюсь в «Серф» и в глубине улицы вижу силуэт Сартра; я сразу узнала его походку, фигуру, трубку; но у него ужасная, как мох, борода, уродующая его, он не получал моей телеграммы и не ждал меня. В кафе нам нельзя, и я веду его в свой номер. С час мы разговариваем, и ему пора уходить. Я возвращаюсь в «Серф». Он сказал, что жандармы свирепствуют, и я по-прежнему беспокоюсь. В одиннадцать часов он возвращается, свежевыбритый; только он и его сослуживцы носят синюю форму авиации; никакого матрикулярного номера, как у всех фронтовиков. Многие солдаты в форме цвета хаки, в берете или пилотке с помпонами: это стрелки. Гражданских мало. Но таверна полна, наверняка потому, что сегодня 1 ноября. Мы обедаем за столиком в глубине. Решено заменить мою больную сестру на кузину, которую Сартр берется помочь мне отыскать. Хозяйки дружески на нас поглядывают, и я начинаю чувствовать себя затравленной.

После ухода Сартра я иду и ложусь в постель, я совершенно измотана и сплю три часа как убитая. Звонок будильника заставляет меня встать, тут приходит хозяйка, чтобы по-эльзасски сказать мне, что мой номер она обещала одной даме, приехавшей повидать мужа; жители находят это естественным и сочувствуют, опасаться следует лишь жандармов. Собрав вещи, я безуспешно ищу номер в «Экревис» и «Льон д’Ор». Я встречаю Сартра, он берется найти мне жилье, пока я хожу в жандармерию; жандармы отсылают меня в мэрию; мэр что-то обсуждает на эльзасском с сержантом и двумя тучными гражданскими, конца этому нет, но вот он взглянул на мой пропуск и, не разобравшись в моей просьбе о продлении, на всякий случай ставит штамп; призванный на помощь жандарм, на которого произвели впечатление парижские печати, заявляет, что мой пропуск действителен до вечера воскресенья. Какое облегчение! Я возвращаюсь в «Серф», забитый военными. Сажусь у стойки. Ко мне подходит стрелок, высокий, довольно красивый, с усиками; от него пахнет алкоголем: «Как? Вы все еще здесь? Мы ждали вас в “Экревис”». Я припоминаю, что, когда я входила в жандармерию, два типа мне крикнули: «До встречи в “Экревис”», а я не обратила на это внимания. «Я кое-кого жду». — «А почему бы не меня?» — говорит стрелок; он настаивает и сердится, должно быть, принимает меня за проститутку. «Я прекрасно знаю, что вы явились сюда не с воинственными намерениями», — говорит он. Я не желаю скандала, я ощущаю шаткость своего положения. Толстый приятель в нетерпении: «Ну что, ты идешь или нет?» — спрашивает он. Третий мне шепчет: «Оставьте». — «Мне бы очень хотелось, чтобы они оставили меня», — в отчаянии отвечаю я ему. Пьяный стрелок перемешивает угрозы с обещаниями покровительства; он пристально смотрит мне в глаза: «Так ты все-таки с нами или против нас?» — «Ни то, ни другое». — «Ты эльзаска или француженка?» — «Я француженка». — «Это все, что я хотел знать», — довольный, таинственно говорит он и предлагает мне свою палку, странную толстую дубину, от которой я отказываюсь. Появляется Сартр; я буду жить у его хозяйки, но без него, поскольку, когда он сказал, что «приезжает моя жена», она с шокированным видом ответила: «Но у вас нет жены», и ему пришлось уточнить: «Моя невеста». Мы ужинаем в «Льон д’Ор», где полно народа, есть даже одна женщина, приехавшая, наверное, сюда повидать мужа. До чего удивительна эта смесь тревожного приключения в темноте и холоде и грубого эльзасского комфорта: громкие голоса, дым, тепло, запах кислой капусты. Сартр обращает мое внимание на то, что ему говорят «вы», разговаривают с ним как с гражданским, потому что он с женщиной: ему это возвращает индивидуальность. Расстаемся мы рано: после девяти часов солдат не должно быть на улицах. Моя комната чуть согрета, но простыни ледяные; на стенах — куски ткани, на которых вышиты надписи на немецком: спите без забот.

2 ноября.

Я встаю в 6 часов, чтобы позавтракать вместе с Сартром; темно и холодно, где-то блестит огонек. В «Таверн дю Серф» сумрачно, лампы обернуты синей бумагой и горит лишь одна; в комнате почти пусто, хозяйки едва проснулись, они разводят огонь в печи; занимается заря. Почти тотчас приходит Сартр. «Сегодня он смеется и разговаривает, — замечает женщина, словно имеет в виду что-то механическое. — Обычно он тут читает». Она отодвигает принесенные мной книги и заговорщически произносит: «Сегодня у нас не читают». Она подает нам чудовищный эльзасский кофе, намного хуже, чем обычный гостиничный. Мы беседуем час, Сартр уходит проводить какие-то исследования, а я остаюсь в этой огромной пустой комнате, которая постепенно светлеет. На улице один за другим проходят солдаты с лопатами на плече; одна из девушек заведения ставит на край окна кофе и стакан рома, за которыми подходит с перекрестка солдат-полицейский, не перестающий следить за движением; у него большие шерстяные перчатки, изо рта идет пар. Я читаю роман Сартра, сто страниц, впервые я читаю сразу такой большой отрывок и нахожу его превосходным. Я делаю несколько замечаний, в частности о характере Марсель. Потом иду в кафе, где мы с Сартром обедаем. За ним приходят два его сослуживца, и они вместе идут искать комнату. Находят номер для нас с Сартром в «Бёф нуар». Местные люди щадят военных, за счет которых живут, и бывают с ними гораздо любезнее, чем с гражданскими. Так что все улажено. Долгие беседы. Сартр тоже считает, что сражаться никто не станет, это будет современная война, без убийств, подобно современной живописи — без сюжетов, музыке — без мелодии и физике — без материи.