– Но вы же сказали, что совершили не одно злодеяние.

– Это так. Я ответствен за многие неблаговидные дела. – Эйч подошел к высокому, грубо сваренному металлическому ящику, стоявшему посреди комнаты. – Суть в том, что я не вижу надобности стеснять свое нынешнее «я» некими рамками из-за того, что натворило молодое «я». Сомневаюсь, что мое нынешнее тело содержит хотя бы атом того, давнего. Из общего у нас лишь горстка воспоминаний.

– Долгая жизнь отнюдь не искупает преступного прошлого, если вы об этом.

– Разумеется, не искупает. Но у нас есть свобода воли. Мы не рабы собственного прошлого, можем жить без оглядки на него.

Он остановился у ящика, дотронулся. Клавэйн решил, что ящик размерами и видом напоминает паланкин герметика, машину для перемещения, – такие служат до сих пор.

Прежде чем заговорить снова, Эйч глубоко вздохнул.

– Мистер Клавэйн, век назад я примирился со своим прошлым. Но за это примирение пришлось заплатить. Я пообещал себе исправить нехорошие последствия некоторых дел. Часть из них прямо касалась Города Бездны. Обещание не из легковыполнимых, но я не пытаюсь обмануть судьбу и себя. К сожалению, самого важного я сделать не смог.

– Чего же?

– Мистер Клавэйн, потерпите немного. Вы все узнаете. Сперва я хочу показать, что произошло с ней.

– С кем?

– С Мадемуазелью. Она жила здесь до меня, во время миссии Скади.

Эйч сдвинул черную панель на высоте человеческого роста. За панелью оказалось крошечное окошко.

– Как ее звали по-настоящему?

– Я не знаю. Манукян может знать о ней больше – перед тем, как перейти ко мне, он работал на нее. Но вытаскивать из него информацию силой я не хочу – он слишком ценен для меня и к тому же может не пережить глубинного сканирования памяти.

– И что же вам о ней известно?

– Только то, что она, в тайне почти для всех, много лет была могущественным и влиятельным политиком в Городе Бездны. Она стала идеальным диктатором, повелевала так искусно, убедительно и тонко, что никто и не замечал своего превращения в ее марионетку. В обычном понимании она не являлась богатой, формально не владела практически ничем. Но ее способность убеждать и принуждать, ее колоссальное влияние позволяли достичь желаемого незаметно, неощутимо для остальных. Люди, действуя, как им казалось, из чистейшего личного интереса, на самом деле исполняли секретные планы Мадемуазель.

– Вас послушать, так она была сущей ведьмой.

– Думаю, сверхъестественное здесь ни при чем. Она попросту разбиралась в потоке информации с ясностью, какая недоступна большинству людей. И видела, куда нужно приложить небольшое давление для достижения наибольшего эффекта. Образно выражаясь, находила ту точку, где бабочке нужно взмахнуть крыльями, чтобы породить ураган. В этом заключался ее гений – инстинктивное понимание хаотической динамики человеческого социума… Взгляните, пожалуйста.

Клавэйн шагнул к окошку.

Внутри ящика находилась женщина. Казалось, ее набальзамировали и оставили сидеть в металлическом гробу с руками, аккуратно сложенными на коленях, с раскрытым изящным веером в пальцах. Она была одета в закрытое длинное платье с вышивкой, столетие как вышедшее из моды. Лоб высокий и чистый, темные волосы зачесаны назад, разделены на несколько прядей. Трудно сказать, закрыты глаза или женщина просто чуть опустила веки, глядя вниз, на веер. Казалось, вся она чуть подрагивает, колышется, словно мираж.

– Что с ней случилось?

– Насколько я понимаю, она мертва. Причем уже тридцать лет. Но с момента смерти Мадемуазель не изменилась – никаких признаков распада и гниения. А в ящике, между прочим, не вакуум, ведь она не смогла бы дышать.

– Я не понимаю. Она умерла там, внутри?

– Мистер Клавэйн, это ее паланкин. Она находилась внутри, когда я убил ее.

– Вы убили ее?

Эйч вернул панель на место.

– Я использовал оружие, специально разработанное для убийства герметиков. Называется оно краббер. Эта штуковина прикрепляется к боку паланкина и просверливает его, сохраняя притом полную герметичность. Внутри паланкинов бывают очень неприятные сюрпризы, в особенности когда хозяин опасается покушений. Например, нервно-паралитический газ, действующий лишь на определенных людей. Когда краббер пробивает стенку, он выбрасывает небольшой снаряд. Тот взрывается с силой, достаточной для уничтожения всего живого внутри, но не нарушающей целостности паланкина. На Окраине Неба мы применяли похожие устройства против танковых экипажей, так что я неплохо знаю действие этого оружия.

– Если бы краббер сработал, внутри бы не осталось тела, – заметил сочленитель.

– Вы правы, мистер Клавэйн. Я не видел результаты его действия. Тела остаться не должно.

– Но вы ее убили?

– Я определенно сделал что-то с нею. Но что именно, не знаю. Я не мог осмотреть паланкин сразу после взрыва, поскольку пришлось иметь дело с ее союзниками. Спустя несколько часов я заглянул в окошко, ожидая увидеть сползающую по стенкам кровавую грязь. Но ее тело осталось практически невредимым. Да, на нем были раны, для нормального человека смертельные, но они за несколько последующих часов полностью затянулись. И одежда восстановилась целиком. С тех пор Мадемуазель не менялась – больше тридцати лет.

– Это невозможно!

– Вы обратили внимание, что ее тело видится будто сквозь слой колышущейся воды? Изображение дрожит, плавает. Это не иллюзия. Думаю, в паланкине вместе с ней находилось нечто, скажем так, чужое. Любопытно, сколько в существе, называвшем себя Мадемуазелью, было человеческого вообще?

– Вы говорите так, будто она пришелец.

– Определенно в ней есть нечто не от мира сего. Но что именно и в какой мере, гадать не берусь.

Когда покидали комнату, Клавэйн оглянулся – и снова мороз прошел по коже. Несомненно, Эйч оставил здесь Мадемуазель, потому что больше ничего придумать не смог. Уничтожить тело никак нельзя, в чужих руках оно может оказаться опасным. Усыпальницей этой женщине служит дом, где она когда-то обитала.

– Я хотел бы спросить… – нерешительно заговорил Клавэйн.

– О чем же?

– Зачем вы убили ее?

Хозяин Замка Воронов закрыл дверь, отчего Клавэйну стало заметно легче. Несомненно, и самому Эйчу визиты к Мадемуазели не доставляли особого удовольствия.

– Мистер Клавэйн, я убил ее по простой причине: она обладала тем, что мне было нужно.

– Чем же?

– Точно не знаю. Но, полагаю, именно тем, что искала Скади.

Ксавьер работал над «Буревестником», когда явилась странная пара. Он проверил обезьян, удостоверился, что их можно смело оставить на несколько минут. Задумался над тем, кого Антуанетта умудрилась допечь на этот раз. Как и ее отец, она, в общем-то, умела не злить нужных людей. Джиму Баксу это умение помогало зарабатывать на жизнь.