И Катриона осознала, что он прав. Да, пусть она совершенно не знала его, но ей сейчас было необходимо его мужественное тело, чтобы вновь обрести уверенность в своей женственности. Джеймс заставлял ее ощущать себя шлюхой, а с Генрихом Наваррским она опять почувствовала себя живой и желанной.

Губы короля шли извилистыми путями по ее трепещущим грудям, спускаясь все ниже, к чуть подрагивающему пупку. Его большие мягкие ладони ласкали ее с такой опытностью, что у нее перехватывало дыхание и куда-то уплывало сознание. Потом она ощутила эти руки под всеми своими юбками: поласкав шелковистую кожу бедер, они двинулись еще дальше, к куда более интимным местечкам. Глубоко внутри ее уже зарождалось пульсирующее, едва ли не болезненное, напряжение. Дыхание теперь вырывалось из нее краткими выдохами, она лишь стонала и повторяла: «Монсеньор!» – и, в конце концов, благодарно расплакалась, когда мужская плоть вошла в нее.

Он двигался мягко, восхищаясь ее страстными ответами, с готовностью задерживаясь в ее мягкой теплоте и заботясь о том, чтобы не только он сам, но и она обрела плотское наслаждение во всей его полноте. Затем, вознеся ее на вершину страсти, Генрих и сам ощутил этот желанный миг. Катриона, пережившая всю гамму возбуждения, сыгранную столь искусным музыкантом, первой уплыла в небытие, а затем провалилась в расслабляющий сон.

Несколько часов спустя, когда она проснулась, он подошел к ней и протянул бокал холодного вина. Отчаянно покраснев от воспоминаний, потупив взор, она приняла бокал, но король мягко потребовал:

– Взгляни на меня, chérie.

Его пальцы нежно, но властно приподняли подбородок, и, глядя ей в лицо, Генрих сказал:

– Мне жаль Джеймса, и я искренне завидую моему другу лорду Ботвеллу.

Изумрудные глаза графини расширились, и она с трудом проглотила образовавшийся в горле ком.

– Вы… вы знаете Френсиса?

– Да, chérie, знаю. Мы провели вместе немало счастливых часов, пока он так по-дурацки не убил на дуэли герцога Гиза. А у меня и так было достаточно проблем с этой семьей, так что пришлось отправить моего друга в изгнание.

– Выходит, вы знаете, что я направляюсь в Неаполь, чтобы выйти замуж за Френсиса?

– Да, chérie.

– И с самого начала не собирались мне препятствовать?

– Да, chérie.

– Ох!

В глазах Катрионы полыхала ярость. Она выбралась из постели, отчаянно пытаясь самостоятельно зашнуровать корсет.

– Боже мой, монсеньор! Как вы могли? Обманом…

Генрих Наваррский не мог удержаться от смеха, поймав ладонью маленький кулачок, колотивший его по груди.

– Дело в том, чудесное вы создание, что даже при дворе, где полным-полно восторженных и готовых на все красавиц, ваш Френсис только и делал, что смотрел на луну и вздыхал по вам! Я просто не мог поверить ему, что подобное совершенство существует, но теперь… теперь верю, ma chérie.

Он приблизил ее лицо к своему.

– Но вы же не скажете моему доброму другу Френсису, что я так постыдно обошелся с вами? Ведь так, дорогая?

У него был такой виноватый вид, что, не в силах сдержаться и сохранить достоинство, Кэт расхохоталась.

– Вы совершенно невозможны, монсеньор!

Его опытные пальцы быстро зашнуровали корсет.

– Неужели это было так уж… страшно? У меня определенно сложилось впечатление, что вы наслаждались происходящим в той же мере, что и я.

Их взгляды встретились, и король услышал ответ:

– Да, я наслаждалась, монсеньор, но по причине, которая вам и в голову не придет.

– Я заинтригован. Поделитесь?

– На прошлое Рождество, когда мой сын женился на Изабелле Гордон, Джеймс Стюарт посетил Гленкирк, где все дни проводил в охоте, а ночи – в моей постели. Когда он прикасался ко мне, я ничего не чувствовала, и приходилось притворяться, изображать страсть, чтобы не уязвить гордость моего царственного кузена. И после таких ночей я стала опасаться, что со мной и правда не все нормально.

– А сегодня, – усмехнулся Генрих Наваррский, – вы обнаружили, что с вами все в порядке, не так ли?

– Да, – кивнула Кэт.

– Я в восторге, что внес посильный вклад в дело обретения вашей уверенности в себе, мадам, – прозвучал сухой ответ.

Она опять рассмеялась.

– Не пытаетесь изобразить, что оскорблены, монсеньор?! Ведь это вы меня соблазнили!

Генрих улыбнулся, глядя на нее сверху вниз:

– Не могу отрицать, мадам, и это было восхитительно! – Коснувшись пальцем кончика ее носа, он со вздохом добавил: – Теперь вы должны вернуться в замок своего дядюшки и продолжать подготовку к путешествию в Италию.

Катриона схватила его руки и принялась их целовать.

– Спасибо, спасибо, монсеньор! Тысячу раз спасибо!

Генрих опять взял ее лицо в свои большие ладони.

– Вы так любите его?

– Да, ваше величество, люблю. За три долгих и очень одиноких года, что жила без него, я чувствовала себя половиной человека.

– Мне никогда не приходилось испытывать подобных чувств, – вздохнул король Франции.

– Не думаю, что такая любовь выпадает на долю многих, и удивляюсь, что она была послана нам с Френсисом, но это действительно так!

Генрих Наваррский нежно провел пальцем по щеке Катрионы.

– Как же вы прекрасны, милая, со всей своей невинной любовью, которой сияют ваши чудесные изумрудные глаза. Отправляйтесь спокойно к возлюбленному и передайте, что я скучаю по нему. Каким украшением была бы ваша пара для моего двора.

Подняв с кресла ее накидку, он помог ей одеться, взял за руку и подвел к двери, за которой ее ждал Найл Фиц-Лесли.

– Получите, святой отец, живой и здоровой. – Поцеловав ей руку, король произнес: – Прощайте, мадам графиня.

Дверь в апартаменты закрылась, и священник повел ее коридорами дворца обратно, к стоявшей во дворе карете.

– Итак, мадам, вам удалось побывать в пасти льва, не получив и царапины? – спросил его преподобие.

Катриона рассмеялась:

– Почти, святой отец. И все же мне ваш король понравился.

– Стало быть, теперь вы свободно можете отправляться к лорду Ботвеллу?

– Да, Найл.

На следующий день обе семьи собрались, чтобы попрощаться с Катрионой и пожелать ей счастливого пути. Сразу же после ужина она отправилась спать, что вполне допускали приличия, поскольку следующим утром предстояло очень рано вставать. Карета и повозка поменьше, нагруженная новыми туалетами Катрионы, были подготовлены к отъезду – осталось впрячь лошадей. Ранним утром в замке появился маркиз Виктуар с подорожной на свободный проезд на имя графини де Гленкирк от Генриха Наваррского. Эта бумага позволяла ей беспрепятственно путешествовать по Франции и значительной части территории Италии.