* * *

Английское правительство, Ост-Индская компания и другие заинтересованные в отношениях с Китаем хозяйственные субъекты продолжали размышлять на тему, как бы устранить удручающе большой дефицит в торговле. Выстраивалась схема: завалить продукцией английской текстильной продукции Индию (о том, что в результате на грань голодной смерти будут поставлены сотни тысяч индийских ткачей и их семьи — как-то не задумывались), а индийский хлопок двинуть в Поднебесную. Но сразу выяснилось, что китайцы не очень-то нуждаются и в привозном хлопке. Когда же очередное посольство, прибывшее в Китай в 1818 г. во главе с лордом Амхерстом, попробовало заговорить с цинским двором на повышенных тонах — его попросту выпроводили. Один из лучших в XIX в. знатоков Китая, проживший в нем много лет Р. Харт так охарактеризовал ситуацию: «Китайцы имеют лучшую на свете еду — рис; лучший напиток — чай; лучшие одежды — хлопок, шелк, меха. Даже на пенни им не нужно покупать где бы то ни было. Поскольку империя их столь велика, а народ многочисленен, их торговля между собой делает ненужными всякую значительную торговлю и экспорт в другие государства».

Чайные плантации в провинции Чжэцзян

Но английские торговцы хотели продавать китайский чай — очень много китайского чая, потому что в нем была большая потребность. Потребность эта существовала во многих областях земного шара, и практически по всему земному шару китайский чай могли развозить английские корабли. В предприятие охотно готовы были вкладывать огромные деньги английские банкиры. И так обстояло дело не только с чаем. Но торговые операции, в которые приходится постоянно вкладывать дополнительные наличные, которые «не самовоспроизводятся», бесперспективны. Задачу необходимо было решать, а от того, насколько успешно она будет решена, зависела устойчивость любого британского кабинета министров. В такой ситуации традиции Поднебесной и представления ее правителей о национальных интересах значили не больше, чем голодные желудки индийских ткачей (с поправкой на готовность Китая к отпору, разумеется — на этот счет существовали некоторые опасения).

И мудрецы от коммерции сумели нащупать вариант, оказавшийся поразительно эффективным — но в еще большей степени безнравственным. Палочкой-выручалочкой, золотым ключиком к китайским загашникам с серебром стал опиум.

Опиум (от греческого opion — «маковый сок») — это бурого цвета вещество, образующееся при высыхании на воздухе млечного сока, вытекающего из надрезов, сделанных на недозрелых головках некоторых сортов мака. Китайской медицине опиум стал известен еще в раннем средневековье — скорее всего, через арабов. Но как наркотик, как источник блаженной одури, — впрочем, оставляющей человеку на это блаженство не так уж много времени, — он получил распространение в начале XVII в., и произошло это на Тайване, когда там господствовали голландцы. Зараза перекинулась на континент, привилась сначала в южных приморских провинциях, потом пошла гулять по всей Поднебесной. Быстрому ее распространению способствовало то обстоятельство, что особенно падкой на сладкое забытье социальной группой оказались образованные и состоятельные слои, в том числе и чиновники — вплоть до придворной маньчжурской знати. В 1729 г. цинское правительство наложило на бурую массу запрет, но эффект от него был примерно тот же, что впоследствии от американского «сухого закона» или советской борьбы с алкоголизмом. Опиекурилен меньше не стало, просто поплотнее стали прикрывать двери и ставить кого-нибудь на стреме, а контрабанда и коррупция среди таможенных и прочих чиновников возросли (еще и потому, что к прибыльному бизнесу подключились и обосновавшиеся в Макао португальцы).

И вот на этой ржавой человеческой струне решила сыграть и британская Ост-Индская компания, с 1831 г. занявшаяся переброской опиума из Индии, где издавна выращивали много мака, в Кантон. Через несколько лет игра пошла в открытую: английское правительство отменило монополию Ост-Индской компании на торговлю в Кантоне, и опиум повезли туда все, кому не лень. Из Кантона, с боем продираясь сквозь любые кордоны или подкупая чиновников, его стали развозить по рекам и каналам знаменитые «триады» — мафиозные группировки, зародившиеся тоже на Тайване. В прибрежных морях их функции выполняли команды быстроходных английских клиперов — самых совершенных кораблей своего времени. Во главе этого флота стоял некий доктор Джардин, занимавший ведущие позиции и в переброске товара из Индии (компания «Джардин и Матиссон» и сегодня одна из крупнейших в Гонконге). Близ побережья были устроены плавучие склады, представляющие собой оптовые базы снабжения. Отрава поступала не только морем — ее везли и через джунгли Индокитая, и через Тибетское плоскогорье.

Серебро потекло рекой, только теперь в обратном направлении. Если в середине XVIII в. в Китай ввозилось ежегодно не более 400 ящиков опиума, то в 40-е годы XIX в. — уже около 40 000 ящиков. Торговое сальдо Поднебесной поменялось с плюса на минус. А у английских торговцев прибыли от ввоза опиума стали превышать доходы, полученные от вывоза чая и шелка. В Англии зазвучали первые голоса протеста, но большого общественного резонанса они не имели. Наверху слишком многим услышать их было нежелательно, а широкой публике — какое, в конце концов, было дело до того, что курят в каком-то там Шанхае какие-то там полусказочные китайцы? Широкая публика — она и сама не прочь лишний раз затянуться сигарой. Например, за фарфоровой чашечкой хорошего недорогого чая. Так будет не всегда, но пока было так.

* * *

Но китайское правительство мириться с таким положением вещей не желало. Император Даогуан имел представление о том, что творится в его стране. Число постоянных курильщиков опиума достигло, по некоторым прикидкам, двух миллионов человек, а на дворцовых аудиенциях можно было видеть сановников с осоловелыми глазами. Внешняя торговля уже не приносила стабильного дохода — напротив, из страны утекало серебро. Многие чиновники, особенно на местах, сами были в доле, а потому не желали бороться с контрабандой.

На заседаниях правительства велись споры. Часть сановников предлагала легализовать опиумную торговлю и иметь с этого хорошие поступления в казну. Другие были настроены принципиально: дурман надо извести под корень. Император стал на сторону вторых и поручил борьбу со злом наиболее решительному их представителю — генерал-губернатору южных провинций Хунань и Хубэй Лин Цзэсюю (1785–1850 гг.) — одному из тех, кого в Китае называли «чистыми чиновниками», человеку честному и неподкупному.

Прибыв в марте 1839 г. в Гуанчжоу, он сразу же прикрыл торговлю наркотиком в тамошнем коммерческом анклаве Кантоне и распорядился изъять все запасы из опиекурилен. От иностранцев тоже потребовал сдать весь наличный товар и подписать обязательства впредь этим делом не заниматься.

Но отстаивавший интересы иностранных купцов представитель английского правительства в Гуанчжоу Ч. Элиот заявил, что речь может идти только о передаче запасов, хранящихся на территории фактории. Это составляло не более тысячи ящиков, тогда как на плавучих складах находилось в двадцать раз больше. И тогда Лин Цзэсюй прибег к крайним мерам: все англичане, около 300 человек, были блокированы в своей колонии, а их китайские слуги удалены с ее территории.