– Будет лучше, если ты сразу же вернешься в Милан, – громко сказала бабушка Стелла, как только они вышли с кладбища. Она тоже была как на иголках, и что-то в ее голосе насторожило Кармен, она посмотрела в выцветшие глаза старушки и уловила многозначительный взгляд. Двое в штатском, совершенно не скрываясь, прислушивались к их разговору.

– Но мой чемодан остался дома, – возразила Кармен.

– Вот он, его принес Тонино.

Тонино, щупленький мальчуган лет двенадцати, молча поставил перед ней чемодан. Модена стала городом женщин, стариков и детей. Мужчины и юноши, те, что еще не успели погибнуть, были на фронте, в тюрьмах или лагерях, в Сопротивлении или в фашистских отрядах.

Кармен поняла, что за бабушкиными словами что-то кроется.

– Иди на вокзал, – настойчиво и все так же громко продолжала старушка, – может, на твое счастье, будет поезд. Война войной, а поезда-то должны ходить. – И снова Кармен уловила в ее взгляде хитрое выражение.

Кармен попрощалась, взяла чемодан и направилась к Большому вокзалу, который назывался так в отличие от другого, Малого, с которого отправлялись только пригородные поезда. Бабушка пошла в другую сторону, и шпики на минуту растерялись, не зная, за кем им последовать. Наконец они приняли решение проводить бабушку и старого друга семьи, предоставив Кармен в одиночестве проделать свой путь.

В зал ожидания третьего класса вошел носильщик, и Кармен узнала в этом пожилом крепком мужчине старого приятеля отца. Два немецких солдата глазели на молодую привлекательную женщину и, смеясь, переговаривались.

– Я возьму. – Носильщик наклонился к чемодану и тихо добавил: – Пошли.

Кармен удивилась, но виду не подала и последовала за носильщиком.

– Иди за ней, – прошептал носильщик, показывая глазами на девушку в серой косынке, из-под которой выбивались непослушные пряди густых волос. – Ее зовут Марина, можешь ей полностью доверять.

Кармен молча кивнула и пошла за девушкой в тяжелых башмаках и слишком просторном для ее хрупкой фигуры пальто. Когда та вышла на улицу, Кармен прибавила шагу, а носильщик с ее чемоданом повернул к платформе.

Марина пересекла привокзальную площадь и направилась к галерее; там к одной из колонн были прислонены два дамских велосипеда. Когда Кармен подошла, Марина сказала:

– Садись и крути педали.

Велосипед был удобный; руль, седло – точно подгоняли по ее росту. Они выехали из города. По обе стороны дороги были видны следы боев и бомбардировок. Было холодно, руки и ноги у Кармен скоро окоченели.

В Вачильо Марину сменила Мария, которая сопровождала Кармен до Монтале, следующий отрезок пути она ехала с Ирис. Точно передаваемая из рук в руки эстафета, Кармен продвигалась к неведомой ей самой цели – глухими тропами, от одной неприметной хижины до другой. Уже едва держась на велосипеде от усталости, к ночи она добралась до отрогов Апеннин. Здесь двое добродушных стариков накормили ее хлебом с сыром, угостили вином.

Неведомая ей прежде человеческая солидарность вела ее, поддерживала, охраняла, открывала ей потайные двери и закрывала их за ней, не оставляя никаких видимых следов. Воспоминания о муже и детях казались ей чем-то нереальным, словно дом и семья остались в другом мире, очень далеком от ее сегодняшних неожиданных приключений.

Наконец Кармен добралась до большого бревенчатого дома и интуитивно почувствовала, что ее путешествие закончено. Над безмолвными горами уже занимался новый день, холодный и ясный. Дом, бывшее прибежище углежогов, был скрыт от глаз огромными буками, не говоря уж о том, что добраться к нему в горах, не зная троп, было невозможно. Неподалеку бежал быстрый шумный ручей.

Войдя внутрь, Кармен почувствовала приятное тепло затопленного очага и услышала звуки губной гармошки: кто-то негромко наигрывал грустный вальс, напомнивший ей цирк-шапито ее детства. То ли оттого, что она измучилась, замерзла и проголодалась, то ли от тепла и берущей за душу музыки, но она вдруг ощутила прилив счастья.

Кармен постучала по полу окоченевшими ногами и осмотрелась. Керосиновая лампа под потолком освещала комнату тусклым желтоватым светом. В камине весело потрескивали дрова.

– Ты Кармен, – без вопросительной интонации сказал сидящий возле камина юноша. На губной гармошке, которую он держал в руке, плясали блики пламени.

– Да, я Кармен, – подтвердила Кармен и сделала несколько шагов на негнущихся бесчувственных ногах.

– Садись поближе к огню.

Юноша поднялся и придвинул еще один стул к камину. Кармен села, вытянула ноги к огню, размотала шарф. Ее густые черные волосы рассыпались по плечам.

– Я не ждал, что ты так быстро доберешься, – сказал юноша.

– Вот как? – Кармен не знала, что на это ответить, да, честно говоря, ей было не до разговоров. Все ее внимание было сосредоточено на горящих дровах и на искрах, которые, весело кружась, поднимались кверху и исчезали в дымоходе.

Из-за перегородки вышла ее последняя провожатая Иона. Она поставила разогреваться кастрюлю с молоком, потом нарезала крупными ломтями хлеб и обжарила его над огнем.

– Куда теперь? – спросила Кармен, даже думать боясь о том, что придется покинуть это райское тепло и снова очутиться на холоде.

– Никуда. Ты на месте.

Только теперь Кармен посмотрела на юношу внимательно. Крепкий, с большими сильными руками, он был очень худ, и его худобу подчеркивали мешковатые бумазейные штаны и свободный свитер домашней вязки из грубой овечьей шерсти. А лицо под шапкой густых черных волос казалось до странности детским и чистым, похоже, он даже еще ни разу не брился.

Иона тем временем разлила по кружкам молоко и одну, вместе с ломтем обжаренного хлеба, протянула Кармен. Кармен с наслаждением вдохнула в себя запах горячего молока, пропахшего дымом хлеба. Это был запах жизни. Утолив первый голод, она показала на губную гармошку и сказала:

– Ты здорово играешь.

Юноша покраснел.

– Что ты, это так, баловство, – засмущался он. – Вот ее прежний хозяин и вправду здорово играл, но он погиб. Жалко его, хороший был парень. – Он горестно вздохнул и поднял на Кармен большие черные глаза, опушенные густыми ресницами. От его горячего взгляда сердце Кармен учащенно забилось.

– Разве мы не пойдем к моему отцу? – спросила она вдруг.

– Нет, он сам сюда придет. Это проще и безопасней.

Привыкший за время партизанской жизни к осторожности, он говорил вполголоса.

– Как тебя зовут?

– Зови меня Гордоном.

Так звали неистощимого на выдумки героя американских комиксов, и Кармен рассмеялась, невольно сравнив его с молодым человеком.

– Странное имя для партизана, – сказала она.

– У нас у всех здесь странные имена, – возразил Гордон. – Твоего отца, например, зовут Филин.