вести с обитателями Эльдорадо переговоры, как то принято среди представителей цивилизованных народов. Нет никакого сомнения в том, что к появлению грязных слухов был причастен да Роха, мой давний собутыльник, с которым мы неоднократно делили стол, кров и даже женщин. В сложившихся обстоятельствах я счёл за лучшее не выражать вслух мнение, возникшее по данному поводу.

Мы достигли нашей цели на исходе следующего дня. Поселение, в котором, судя по количеству хижин, жило несколько сот человек, включая и детей, называлось Ойо, по имени царства народа йоруба в Африке. Это были отнюдь не туземцы, а потомки беглых рабов. Многие жители деревни, некоторых из которых мы пленили ещё днём, когда те удалились от родных мест с целью охоты, принадлежали к народности йоруба и до сих пор почитали своих старых богов и духов. Следуя их указаниям, полученным якобы через шаманов, беглецы некогда выбрали место, где бы можно было поселиться заново, вдалеке от жадных конкистадоров.

Увы! Идиллии свободной жизни суждено было продолжаться лишь ещё несколько часов.

Сражение всем казалось неизбежным. Солдаты приобрели мрачный и раздражительный вид, проверяя свои ружья и клинки; подогнав снаряжение, они двинулись в путь – как и я. Добавлю лишь, что тоже вооружился – парой кавалерийских пистолетов и шпагой, так как не желал стать жертвой разъярённых дикарей. Вместе с тем, в сердце моём жило сочувствие к человеческому в их душе, к тем врождённым, согласно Руссо, правам, что мои товарищи собирались безжалостно попрать.

Да Роха старался подгадать время так, чтобы мы приблизились к поселению уже вечером, в сгущающейся темноте, так как опасался вспугнуть свою двуногую «дичь», и должен признать, задуманное ему удалось. Спешившись и прикрываясь, где возможно, зарослями высокой травы и редкими перелесками, мы подкрались к деревне.

В те минуты, что я сидел в траве, держа в узде свою верную Байю, в душе моей боролись противоречивые чувства. Мне слышны были звуки мирной жизни, простого, лишённого воинственности, быта – и я почувствовал, что выступаю на стороне неправого, более того – преступного дела. С другой стороны, речь шла о застарелом очаге мятежа, вызове императорской власти, которая выступала источником и моего благополучия в том числе. Я заподозрил, что генералы, покровительствующие да Роха, просто использовали повод для формирования бандейры, так как испытывали жгучую и непреходящую досаду после неудачной войны, приведшей к отречению Педру I.

Один из солдат передал мне условный знак, означавший, что мы вот-вот атакуем, и примкнул штык. Подкатила тошнота; тем не менее, я изготовился вскочить на лошадь, едва последует приказ.

Ждать пришлось недолго, и, услышав сигнал, я вскочил в седло. Размахивая шпагой, ваш покорный слуга первым ворвался в селение, питая втайне призрачную надежду, что удастся избежать кровопролития.

При виде мужчин, вооружённых копьями и продолговатыми, миндалевидными щитами, меня, однако, охватила лихорадка битвы. Наконечник одного из копий приблизился к груди Байи слишком близко; опасность, угрожавшая моей верной подруге, была так велика, что я, не раздумываясь, выхватил пистолет из седельной кобуры и выстрелил. Пламя, вырвавшись из ствола, и сопутствовавший ему грохот, по странной иронии судьбы, стало причиной первой смерти в начавшемся вооружённом столкновении, которого я всеми силами пытался избежать. Чернокожий упал, но его место заступили другие, и я, ударив лошадь шпорами, принудил отскочить её в сторону.

Надвигавшиеся сплошной стеной солдаты немедленно воспользовались представившейся возможностью и дали слитный залп; новые убитые и раненые устлали своими телами поле разгорающегося боя. Несмотря на ожесточение, местами доходившее до штыковых схваток, тот оказался непродолжительным, и противная сторона, сломленная внезапностью и мощью нашего нападения, была бита.

Сопротивление, подавленное в считанные минуты, стало поводом к началу насилия, распространившегося на женщин и имущество повергнутого противника. Зрелище это, свидетелем коего я стал, не обрадовало меня и в малой мере, и я считаю необходимым не описывать имевшие место эксцессы, несмотря на то, что и обходить их стороной, особенно учитывая дальнейшие события, никак нельзя. Таковы суровые законы войны, и они, вступив в действие, дали свои привычные результаты.

Как только рассвело, да Роха подвёл учёт трофеям и, отобрав полтораста наиболее сильных физически пленников, повелел солдатам избавиться от остальных, число которых оказалось даже выше. Я, возмущённый жестокостью и бессердечностью этого приказа, попытался было оспаривать решение капитана, но он в весьма грубой форме повелел мне не вмешиваться в вопросы, не относящиеся к моей компетенции.

Смирившись, я удалился на расстояние, которое показалось мне достаточным, чтобы не слышать выстрелов и предсмертных криков тех чернокожих, которым предстояло лишиться жизни. Напрасно: никогда мне не забыть тех душераздирающих сцен, свидетелем которых я стал в последующие минуты: почувствовав, что их разлучают навсегда с членами их семей, новоявленные рабы, даже те из них, кого уже заковали, взбунтовались. Солдатам, к которым присоединились и носильщики, охотно предавшие собратьев своей расы ради выгоды, стоило немалого труда умиротворить чёрных.

Крики, плач, истерические припадки – всё это продолжалось несколько часов, пока не возымели действие угрозы «сарженто», назначенных надсмотрщиками. То были мрачного вида, прославившиеся своим дурным отношением к солдатам люди, которых, как я потом узнал, да Роха нарочно отобрал в нескольких полках. Их привычка истязать новобранцев, принимавшая порой чудовищные формы, сейчас оказалась именно тем достоинством, если можно так сказать, которое необходимо было в данных условиях.

Я использовал слово «угрозы» по отношению к тем мерам, которыми они принудили колонну чернокожих прийти в движение, однако более уместным в данных обстоятельствах было сказать: пытки. Самого крепкого – и, на вид, наиболее дерзкого – из пленных они избивали шомполами до тех пор, пока грубая домотканая рубаха и кожа не стали свисать с его спины окровавленными клочьями. Наконец, его, уже совершенно утратившего свою недавнюю браваду, закололи штыками. Остальные чернокожие, которых во время этой отвратительной экзекуции лишь несильно пинали или били прикладами, оказались неспособными сопротивляться неумолимой воле победителей и стали выполнять наши приказы.

Мы начали обратный отсчёт расстоянию, отделявшему нас от Рио-де-Жанейро, и казалось, что опасности, напряжение, сковывавшее нас в последние дни, уже позади. Некоторые солдаты напевали на ходу; командиры же старались не обращать внимания на то, что значительная часть нашего воинства подвыпивши. В конечном итоге, сражение всегда оставляет неизгладимый рубец на сердце каждого из её участников, даже победителя, и необходимо время, чтобы потрясение и шок миновали. Когда я сообщил обо всём да Роха, тот лишь предложил мне отпить из его фляги, в которой, как можно было заключить по запаху, находилось вино.

Я