Эсме дружелюбно обняла ее за плечи:

— Я буду с тобой, так что тебе совершенно нечего бояться.

— И я тоже, — подхватила Беата весело.

Хелен снова посмотрела на Фэрфакса-Лейси. Он стоял, облокотившись о каминную полку, увлеченный беседой с дородной леди из соседнего поместья — воплощенной элегантностью, не ведающей бега времени. Подобная элегантность ее мужу и не снилась. Рис никогда не задумывался, какой сюртук надеть утром, и уж тем более никогда в жизни не завязывал галстук в таком изысканном стиле. Слуги у него долго не задерживались, и, уж конечно, не было такого, который способен создать соответствующий галстучный шедевр. Зато Стивен Фэрфакс-Лейси абсолютно отвечал ее запросам: полная противоположность презренному мужу, антипод, да и только. Пальцы Хелен невольно сжались в кулаки. Она это сделает. А потом скажет Рису, что сделала, и пусть он корчится от ревности…

Улыбка на лице леди Годуин стала отражением чисто женского ликования.

Когда Рис скорчится от ревности и проглотит собственную печенку, она рассмеется и уйдет.

Маркиза Боннингтон не привыкла к противодействию со стороны мужского пола; она успешно руководила двумя мужьями и четырнадцатью комнатными собачками мужского пола и всех их пережила. Для нее никогда не стоял вопрос, с какой из двух групп приятнее проводить время. А что до логики… на примере собственного сына она имела возможность видеть преимущества комнатных собачек перед людьми.

— Правильно ли я расслышала тебя, Боннингтон, что ты живешь в садовом домике, а?

Себастьян кивнул. Маркиза даже не предложила ему сесть, поскольку воспринимала родственников как подчиненных и никто из них не мог подняться в ее мнении выше уровня дворецкого. Маркиза еще больше укрепилась в этом мнении, когда до нее дошли слухи, что ее единственный сын Себастьян ухаживает за герцогиней Гертон и уговаривает добиться признания брака, в котором она состояла, недействительным.

Разумеется, это закончилось катастрофой, как она и ожидала. В результате Себастьяна сослали в Европу, вычеркнув из списка женихов и заклеймив как лгуна и обманщика. Только почерпнутое из жизненного опыта знание, что грехи молодых и очень богатых мужчин имеют тенденцию быстро рассасываться, служило ей поддержкой эти последние восемь месяцев. Летом маркиза собиралась вызвать сына в Англию и реабилитировать в глазах общества, женив на честной молодой женщине, которая, возможно, напоминала бы ее в молодые годы.

— Могу я поинтересоваться, почему ты выбрал для проживания столь неблагоприятное для здоровья место? — осведомилась маркиза Боннингтон, аккуратно складывая руки на набалдашнике тяжелой трости.

— Напротив, в садовом домике, где я сейчас живу, мне совсем неплохо. — Себастьян ухмыльнулся как ни в чем не бывало, словно он был крестьянином, а не маркизом. — Само имение принадлежит…

Маркиза раздраженно подняла руку:

— Не желаю даже слышать ее имя.

— В поместье леди Ролингс, матушка, — женщины, на которой женюсь.

Маркиза чуть не задохнулась. Из всех возможных выходок ее сына после учиненного им скандала это была наихудшей.

— Как это понимать, скажи на милость? — Ее брови насупились, она с грозным неодобрением выделяла каждое слово. — В прошлом году ты ухаживал за герцогиней Гертон, респектабельной женщиной, отлично подходящей на роль маркизы, если не считать некоторых злосчастных моментов. Тогда с твоим желанием вступить в брак еще как-то можно было примириться, но взять в жены Эсме Ролингс — это выше моего разумения. Когда эта женщина меняла любовников под носом собственного мужа, весь Лондон судачил о ее выходках, и даже ее мать публично выразила негодование по поводу ее поведения. Но еще больше меня поразило то, что леди Ролингс и мужа ублажала все в той же постели, в которой, Господь не даст соврать, перебывал весь Лондон.

— Если ты повторишь это еще раз, то никогда больше меня не увидишь. — Голос Себастьяна звучал внешне спокойно, но бушевавшую где-то в глубине ярость трудно было не заметить.

Леди Боннингтон прищурилась.

— Не будь идиотом! — резко сказала она. — По моей оценке, сплетни и наполовину не отражают того, что она вытворяла. Я точно знаю…

Внезапно глаза маркизы расширились; только сейчас до нее дошел весь ужас ситуации.

— Так ты женишься на ней? Ты, человек, убивший ее мужа!

— Я этого не делал, — спокойно возразил Себастьян. — Сердце Ролингса не выдержало, когда я внезапно вошел в комнату, это верно, но…

— Ты убил ее мужа, — повторила маркиза. — Явился в комнату в поисках кровати своей герцогини… О, только не неси чушь насчет фальшивого брачного свидетельства! Я не верю вульгарным сплетням. Ты спал с ней, но забрался в чужую спальню, где наткнулся на мужа. И это, по-твоему, не убийство? В мое время, — объявила леди Боннингтон с мрачным триумфом, — прежде чем войти в дверь, мужчина сначала убеждался, туда ли он идет.

Себастьян поморщился.

— Ну да, я перепутал комнаты, — сказал он флегматично, — и это имело трагические последствия. Что же, мне теперь всю жизнь казнить себя?

— Возможно, нет, но, во имя всего святого, почему ты должен жениться именно на этой женщине? Из ложно понимаемого чувства долга? Если так, то я попрошу викария поговорить с тобой. Кое-кто переоценивает учение о покаянии. Жениться на шлюхе, из-за того что убил ее мужа, — это называется перегнуть палку.

Себастьян вздохнул и огляделся; он устал стоять перед матерью навытяжку, словно школьник, в то время как маркиза восседала в похожем на трон кресле с ножками в виде когтистых лап и подлокотниками в форме змей. В таком кресле и регент чувствовал бы себя комфортно.

Заметив в углу удобный стул, Себастьян отправился за ним.

— Что ты делаешь? — Грозный тон маркизы не обещал ничего хорошего. — Я не давала тебе разрешения садиться, Боннингтон!

— Меня зовут Себастьян. — Молодой человек опустился на принесенный стул, предварительно установив его напротив матери. — Меня зовут Себастьян, и я твой единственный сын. Я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, если ты перестанешь называть меня убийцей лорда Ролингса. У этого человека было слабое сердце, и доктор определил срок его жизни до конца лета. Мне просто не повезло, и я нечаянно послужил причиной сердечного приступа. Я бы многое отдал, чтобы этого не было, но я его не убивал, это так же точно, как то, что я сижу сейчас здесь.

Маркиза чуть заметно улыбнулась. Ее неизменно учтивый, добропорядочный, часто нудный сын впервые в жизни проявил характер, и она не знала, радоваться этому или ужасаться.

В конце концов она предпочла последнее.

— Единственным мужчиной, которого я звала по имени, был твой отец, — заметила она с некоторым отвращением, — и то лишь в самые интимные мгновения. Ты, Боннингтон, мой сын и как таковой должен проявлять ко мне величайшее уважение.