– Как вы думаете, я могла бы нарисовать лодку? Похоже,для нее лодка стала предметом мечтаний, подумал он.

– Почему бы и нет? Если хочешь, можешь попробовать дляначала срисовать мою. А может, тебе хочется нарисовать парусник? Я могупоказать тебе, как это делается.

– Тогда я лучше срисую вашу лодку, если вы не против.Пип просто не хотелось лишний раз его отвлекать.

Впрочем, она давно уже поняла, что иногда лучше отойти втень. Осторожность стала ее второй натурой. Она всегда была осторожной с отцом– и правильно делала. Во всяком случае, он никогда так не злился на нее, как набеднягу Чеда. Хотя все те годы, что они прожили вместе в новом огромном доме, онвообще почти не замечал ее. Отец чуть свет уезжал на работу, а возвращался ужепоздно ночью, к тому же он много путешествовал. Он даже научился управлятьсобственным самолетом и пару раз брал ее с собой, а однажды разрешил ей взять ссобой Мусса. И Мусс вел себя образцово.

– Конечно. Тебе оттуда хорошо видно? – спросилМэтью, и девочка, устроившись чуть ли не у его ног, кивнула.

Сегодня он захватил с собой сандвич, еще накануне решив, чтоперекусит на берегу – на тот случай, если она появится в середине дня. Беда втом, что Мэтью очень хотелось увидеть ее еще раз. Развернув сандвич, онразломил его пополам и предложил ей половину.

– Ты, наверное, проголодалась?

– Нет, спасибо, мистер Боулз.

– Просто Мэтт. – Он невольно улыбнулся еетрогательной церемонности. – Так ты уже пообедала?

– Нет, но я не голодна. Спасибо. – Она углубиласьв рисование. А мгновением позже его вдруг осенило: девочке легче разговаривать,когда она не смотрела на него! – Моя мама… она никогда не ест. Ну, вернее,почти никогда. Она такая худенькая. – Чувствовалось, что девочкатревожится за нее. И Мэтт невольно заинтересовался.

– Почему? Она больна?

– Нет. Просто у нее горе.

Какое-то время оба молча рисовали. Мэтт с трудом подавиллюбопытство, решив, что не стоит ее расспрашивать. Она сама расскажет емубольше, если захочет, конечно. И он не намерен ее торопить. Да и зачем?Неожиданная дружба была чем-то таким, над чем не властно время. Мэтту казалось,что он знает ее давным-давно.

И вдруг его осенило:

– А у тебя тоже горе?

Не отрывая глаз от рисунка, девочка молча кивнула в ответ.

Само собой, расспрашивать он не стал. К тому же Мэтт и безтого почувствовал окружавшую ее ауру печали – ему уже не раз приходилосьбороться с собой, чтобы не прижать се к себе.

– И как ты? – осторожно спросил он. На этот разона подняла на него глаза.

– Получше. Тут, на берегу, хорошо. Мне кажется, маметоже тут лучше.

– Рад это слышать. Надеюсь, аппетит тоже скоро вернетсяк ней.

– Вот и моя крестная так говорит. Она тоже оченьпереживает из-за мамы.

– А братья или сестры у тебя есть, Пип? –поинтересовался Мэтт.

Вопрос казался ему достаточно безобидным. Но Пип вдругобернулась к нему, и то, что он прочел в ее глазах, повергло его в настоящийшок. Огромная, недетская тоска, от которой у него все перевернулась в душе,заставила Мэтта онеметь.

– Я… да. – Она помялась, словно не зная, чтосказать. Потом вдруг снова заговорила, глядя на него своими печальными глазами,и Мэтту внезапно показалось, что он погружается в тот мир, где живетПип. – Нет… Ну, не совсем… Не знаю, как вам объяснить. Моего брата звалиЧед. Ему было всего пятнадцать. А в прошлом октябре… он… с ним случилосьнесчастье…

Проклятие, и кто его тянул за язык?! Все сразу стало ясно –и горе ее матери, и то, почему она почти ничего не ест. Господи, что может бытьужаснее для матери, чем потерять ребенка?!

– Прости, Пип… – Мэтт растерялся, не зная, чтосказать.

– Ничего. Знаете, он был такой умный, совсем какпапа. – То, что она сказала потом, ошеломило его. И в то же времяобъяснило многое. – Самолет, которым управлял папа, потерпел крушение, иони… они оба погибли. Он взорвался, – с трудом проглотив комок в горле,почти беззвучно добавила Пип. Она не жалела о том, что рассказала ему.Почему-то ей хотелось, чтобы он все знал.

Не в силах выдавить из себя ни слова, Мэтт долго смотрел нанее.

– Господи! Прости, Пип. Мне очень жаль. Какое счастьедля твоей мамы, что у нее есть ты.

– Да, наверное, – задумчиво прошептала Пип, но безособой убежденности в голосе. – Но ей все равно тяжело. Она все времясидит у себя в комнате. – Кто знает, горевала бы мать, если бы погиб неЧед, а она, Пип? – Мама очень его любила, и смерть Чеда разом подкосилаее.

– Еще бы! И я бы горевал.

В свое время Мэтт тоже считал, что у него не хватит силжить. Но разве его несчастье можно сопоставить с тем, что пришлось пережитьэтой женщине?! Его собственные беды по сравнению с ее горем казались чем-тообыденным, чем-то таким, с чем можно было смириться и продолжать жить дальше. Атут – разом потерять и мужа, и сына… Можно только гадать, каким ударом такоенесчастье стало для Пип, учитывая, что ее мать совершенно сломлена собственнымгорем. А судя по всему, это именно так.

– Она ходит на какие-то групповые занятия в городе,чтобы поговорить о своей беде. Но не думаю, что это помогает. Мама говорит, таму каждого свое горе.

Полная чушь – рассказывать о своих бедах таким же горемыкам,как ты сам, но Мэтт знал, что в наши дни подобная практика – обычное дело. Врядли она могла помочь справиться с тоской.

– Мой папа был вроде как изобретатель. Придумывалвсякие штуки. Конечно, я не очень понимаю, чем он занимался, но, наверное, унего здорово получалось. Мы ведь сначала были очень бедные, знаете ли, а когдамне исполнилось шесть лет, папа с мамой купили большой дом, а потом папа купилеще и самолет.

Крупицы информации от Пип сами собой складывались вдостаточно ясную картину. И хотя Мэтью не совсем понимал, чем занимался ееотец, но в общих чертах ему стало ясно.

– Чед был почти такой же умный, как папа. А я пошла вмаму.

– И что это значит? – Мэтт невольнозаинтересовался ее словами. Сам-то он давно уже решил, что Пип на редкостьразвитый ребенок, к тому же для своих лет она умела поразительно четкоформулировать мысли. – Ты тоже умная, Пип. Очень умная. Наверное, как твоипапа и мама.

Ему казалось, что она невольно сравнивает себя с талантливымстаршим братом, который наверняка хорошо разбирался в том, над чем работал ихотец. Несправедливо, когда ребенок чувствует, что в глазах родителей он второгосорта.

– Папа с моим братом часто летали вместе, – какбудто не слыша его, вдруг добавила Пип.

Скорее всего малышке просто нужно выговориться. А если еемать в таком состоянии, то бедняжке, вероятно, попросту не с кем поговорить,разве что с этой ее крестной, которая приезжала со своим малышом.