Вокруг платформы были небольшие перила, на уровне ног, за которые она держалась как-то очень сильно, будто пытаясь оторвать их. Я увидел, как у нее вены на кистях надулись, так она была зла.

– Ну какого хрена?! – Крикнула она, а я был очень близко и принял это на свой счет.

Я почти тронул ее, а затем услышал, как она вздохнула побольше – готовилась к крику. Я присел и закрыл уши, а она чуть издала звук, развернулась и так легонько задела меня рукой, что выбила пальцы из ушей и разбила губу. У меня даже так наглядно хлынула кровь изо рта, будто я находился в каком-то кино, и сейчас шла боевая сцена.

Остановив свой крик, она ринулась ко мне:

– Черт! Извини-извини, пожалуйста, прошу, прости меня! – Тараторила она. Девочка постоянно извинялась, просто не могла иначе.

Ее не волновало, что в ее жилье пробрался какой-то парень: больше волновалась за меня.

– Ты что, плакать вздумал?

У меня и правда прокатилась пара слез, за которые мне ничуть не стыдно: удар был чересчур болезненный. Вот сравнимо с ударом отца, когда после рассказанной шутки он любил стукнуть меня по плечу, а так больно было постоянно, что пара слез да выходила. Мой отец по понятным причинам не думал, что мне было грустно или больно, по его раздумьям я как бы так от смеха плакал, а веселить он меня хотел больше всего. Шутки и удары по плечу я получал часто, а привыкнуть к ним было невозможно, так что и с ее тяжелыми руками я не справился.

Глядя на мое жалкое лицо, она расхохоталась до упаду:

– А я уж было испугалась, что маньяк какой-то, ха-ха-ха! Простой мальчишка! – Она говорила так странно для ребенка, – а на вид ей было четырнадцать, – постоянно подскакивая в тоне и понижая, словно перебирая разные голоса. Да и я ей ничуть не верил, когда она сказала про испуг, никто так не испытывает чувство страха, хотя смотря на нее, я уже и не знал, что чувствует обычный человек. У нее еще были странные манеры, она была вежливая, но нетерпеливая, так что она ответила на мой непроизнесенный вопрос. – Джессика – нет – Ксантиппа – не-а – Анастасия! Ой, да какая разница: зови Евой.

Она выглядела так, будто только что вернулась с вечеринки, где все специально оделись очень красочно, ярко и уж очень странно. Ева была одета в большой шерстяной свитер розового цвета. Под свитером торчала еще большая рубашка белого цвета. На ногах были маленькие белые кеды со светло-серыми линиями по бокам и черные чулки, идущие до самого верха, прямо к небольшой юбке темно-серого цвета. У нее были просто идеально гладкие ногти ванильного цвета на руках, но их часто прикрывали длинные рукава. Указательный палец на левой руке оказался скрыт до боли стремной черной мышью, а глаза были показаны простыми перекрещенными нитками. Сама мышь была что-то вроде игрушки, что надевается на палец. На другой же руке была надета белая перчатка, непонятно для чего, лично меня она бесила своим существованием. На лице были выраженные красные глаза с глубокими мешками под ними. Возле глаз и на щеке были пришиты нитки, словно маленькие шрамы. На воздушных волосах белоснежного цвета сидели два небольших рыжих ободка, что образовали крестик у челки. Она так и была ходячим любимцем всяких парадов, где все такие нарядные и смешные.

– Я не спрашив… – Хотел сказать, что не интересовался ее именем, но она успела перебить.

– Но сделал бы, верно? – И кого она пыталась из себя строить? Будто гналась за временем, а это очень даже смешно – не про нее, в общем. Говорила так, будто я ее бесил, и она хотела меня поскорее выпроводить, что на самом деле неправда.

Я быстро заметил ее сильный ко мне интерес. Я был перед ней как экспонат из музея, который она никогда раньше не замечала, так что вырваться у меня бы не получилось: Ева бы не позволила. Она грубо потерла свои руки и сказала:

– Кофе будешь? Поняла. – Повторяю – манеры, но они ни в какую не работали без моих ответов, а она этого крайне не понимала.

– Нет, я вообще-то не люб…

– Две ложки сахара, пол стакана молока, как же без этого. – Она прямо и хотела мне услужить, сделать все приятное, чтобы я остался. До конца дня оставалось полно времени, так что я согласился задержаться, даже если придется выпить кофе. – Надеюсь, что ты тоже добавляешь молоко, а то кости совсем хрупкими станут.

Да господи, я знал это, но мне это было не нужно! Почему вежливые со мной люди всегда из кожи вон вылезут, но предложат мне это чертово кофе? Я выгляжу как человек в нем нуждающийся? Нет, совсем нет! Мне бы сна побольше и все.

– Интересная рука. Ты молодой с виду, а по-настоящему взрослый или как? Просто потерю руки только на службе могу понять.

– Да так… Стройки не безопасные и все такое. – У меня возник хороший вопрос в голове, грубо напрашивающийся на то, чтобы его задали. – Ты здесь так много отдыхаешь, что даже чайник с кофе принесла? – Действительно хороший вопрос, разве нет?

– О чем ты? – Это она про меня к слову, будто я задал странный вопрос. – Я тут живу.

И вот мой внутренний человек застрелился, – это я так называю свою часть морально обыкновенного существа, – потому что теперь для меня все стало совершенно по-другому. Я не находился в чьей-то обставленной берлоге, это был дом девушки, и мне в нем уже наливали кофе. Мог бы с ног до головы краснеть как мультиках, то моментально бы сыграл эту эмоцию.

– Здесь, да?.. – Я присел на необыкновенно удобный синий пуфик, коих было целых два на платформе, второй был красного цвета. Я хотел было пересесть из-за цветовой солидарности, но передумал, так как он был так идеально расправлен в отличие от синего, сразу было видно, на каком она любила проводить большинство своих часов. – Какое, однако, интересное место для жилья…

– Ничуть, бывало постраннее. – Вежливо отвечала Ева, но в ее словах так и таился огромный опыт во всяких разных местах.

Когда же она приготовила кофе, то осторожно передала его мне, чтобы ничего не разлилось, а сама со своей чашкой упала на пол, не в буквальном смысле, просто быстро села.

Конечно, можно было задаться вопросом, как она под мостом сварила кофе, в смысле, где же она добыла электричество и для прочего всего, а в ответ лишь скажу – все сложно. У нее был отдел с огромными батарейками, аккумуляторами, и сотней разных проводов. Она, как паучиха, наплела паутины и подвела нити ко всему, что должно было работать на электричестве. Я боялся даже спросить у нее, что же это все такое, вдруг бы обсмеяла. Как в четырнадцать лет можно такое сделать, – думал я.

Перед ней был красный пуфик, но она плюхнулась на свои маленькие ножки, думаю, ей тоже особенно нравилось, как хорошо он был расправлен. Кофе у нее ничуть не разлилось, но она и налила себе только наполовину. Я смотрел на ее кружку с завистью, ведь в ней было меньше этого дрянного напитка. Когда она немного отпила, то заметила мой открытый интерес к ее кружке.

– Ах, много налила? – Озабоченно сказала она и подскочила. – Меняемся.

Она быстро поменяла наши кружки, выхватив мою прямо из рук. Снова она это сделала: сделала что-то для меня, но лишь ухудшив ситуацию. Да все на самом деле отлично, но не для такого как я. Я как-то стеснялся пить из чашки, из которой пила она из-за слюней и прочего. Был у меня один дружок, Бастьен Каррел, с которым мы подрались в детстве. Я был еще совсем маленьким, глупым и чувствительным, но уж больно впечатлительным.