– А с точностью до минут можете предположить?

– Ближе к половине двенадцатого… одиннадцать сорок, если вы настаиваете, господин комиссар.

– Вам приходилось сталкиваться с таким раньше? – проговорил Ван Вейтерен, делая жест в сторону бледно-сизого трупа.

– Нет, всю жизнь узнаешь что-то новое.

Несмотря на то что прошло трое с половиной суток с того момента, как было обнаружено тело Эрнста Симмеля и почти четверо с тех пор, как его убили, место преступления еще не утратило привлекательности. Полиция поставила ограждение, натянув красно-белые ленты и поставив колышки с табличками, однако за пределами огороженного участка не иссякал людской поток: сюда стекались жители Кальбрингена, не желавшие упустить случая посмотреть на белые столбики в кустах и потемневшие пятна человеческой крови на дорожке.

Ассистенту полиции Эрвину Бангу было поручено следить за порядком и держать на расстоянии наиболее любопытных, и он выполнял это задание с той аккуратностью и величием, какие позволяла его стодвадцатикилограммовая фигура. Как только у ограждения собиралось больше двух посетителей, он начинал командовать:

– Та-ак, не скапливаться! Шевелим батонами! Циркулируем!

Ван Вейтерену показалось, что все это больше смахивает на действия регулировщика уличного движения. Впрочем, это имело второстепенное значение.

– Ты можешь убрать людей, чтобы мы с комиссаром могли спокойно осмотреть место? – сказал Баусен.

– Разойтись! – Банг проревел так, что туча галок и лесных голубей в ужасе взлетела с веток. – Немедленно! Идет осмотр места преступления!

– Ты можешь пойти попить кофейку, – сказал Баусен, когда они остались одни. – Мы пробудем здесь около получаса… затем, думаю, пора снять ограждение. Отвезешь все эти штуки в участок.

– Есть! – выкрикнул Банг и отдал честь.

Взобравшись на свой служебный велосипед со специально укрепленной рамой, он отправился в сторону Эспланады и портового кафе.

– Вот так-то, – сказал Баусен и засунул руки в карманы. – Это у нас ассистент Банг.

Ван Вейтерен огляделся.

– Хм… – произнес он.

Баусен достал из кармана пакет сигарет:

– Хочешь?

– Нет, – ответил Ван Вейтерен, – однако возьму. Можем мы с тобой провести небольшой эксперимент?

– Ваше желание для меня закон, – сказал Баусен и поджег две сигареты. Одну из них он протянул Ван Вейтерену. – Что будем делать?

– Отойдем по тропинке метров на двадцать – тридцать. Потом я пойду вперед, а ты за мной, и проверим, смогу ли я услышать твои шаги.

– Хорошо, – кивнул Баусен. – Но я это уже проверял. Здесь все утрамбовано до чертиков. Ты не услышишь ни звука.

Эксперимент был проведен, и предсказание Баусена оправдалось на все сто.

Отдаленный шум моря и шорох ветра в кронах деревьев создавали звуковой фон, заглушавший все остальные звуки. Баусену удалось почти что положить руку на плечо Ван Вейтерену, прежде чем тот заметил его…

– Да еще и поздним вечером, – сказал Баусен.

Ван Вейтерен кивнул.

– Вы тщательно осмотрели место? – спросил Ван Вейтерен.

– Место убийства? Да уж, можешь не сомневаться! Прочесали каждую травинку. Никаких следов! Только кровь. Видишь ли, сейчас совсем сухо. Дождя не было недели три… нигде не осталось мягкой земли, стало быть, никаких следов. Нет, боюсь, здесь нам не придется рассчитывать ни на какие зацепки. Похоже, что в одном месте он вытер орудие о траву, и все.

– А как обстояло дело с Эггерсом?

– Та же история. Мы долго занимались одним окурком, но позднее выяснилось, что он на пару дней старше, чем нужно… хотя два человека работали над ним целую неделю.

– Кстати, этому самому Мэритцу помогали ассистенты?

– Четверо. Но мне кажется, это лишнее. Чертовски светлая голова, хотя работать с ним не всегда легко.

Ван Вейтерен наклонился и стал разглядывать пятна в траве.

– Ты слышал о Гелиогабале? – спросил он.

– Тот, который любил кровь на траве?

– Он самый. Римский император, убивавший людей, потому что ему нравилось видеть красное на зеленом. Эстет, судя по всему… хотя кровь недолго сохраняет свой цвет…

– Вряд ли это подходящий мотив в данном случае, – проговорил Баусен. – Вечером в среду здесь, должно быть, было темно как в желудке. Два фонаря подряд вышли из строя.

– Хм… – проговорил Ван Вейтерен. – Тогда Гелиогабал отменяется. Всегда приятно вычеркнуть хоть одно имя из списка подозреваемых.

Со стороны Риккена к ним приближались несколько частных детективов. Видимо, Банг поставил заслон со стороны порта, потому что целых десять минут полицейским комиссарам никто не мешал.

Баусен посмотрел на часы.

– Половина пятого, – сказал он. – У меня в морозилке жаркое из баранины. Только разогреть. Что скажешь?

Ван Вейтерен заколебался:

– Если ты дашь мне сперва пару часов в отеле.

– Само собой, – кивнул Баусен. – Приходи в мое гнездышко около семи. Надеюсь, мы сможем посидеть под открытым небом.

9

Беата Мёрк залезла в ванну и выключила свет. Погрузилась в теплую воду и представила, что лежит в матке. Мысль об этом возникала у нее довольно часто, так что наверняка это что-нибудь да значит.

Она ощупала талию и бедра и подумала, что теперь ей удается держать вес на одной точке. Пятьдесят семь с половиной. Она пробежала восемь километров, последние два – в быстром темпе. Правда, некоторые утверждают, что жир эффективнее всего сгорает, если бежать вполсилы, но, черт побери, неужели не слетят несколько лишних граммов, если приналечь от души?

Хватит ерунды. Она положила голову на край ванны и почувствовала, как усталость распространяется по всему телу. «Мне тридцать один год, – подумала она. – Я женщина-полицейский, мне тридцать один год от роду. Ни мужа, ни детей. Ни семьи, ни дома, ни яхты…»

Эта мысль также часто посещала ее. Ну, без дома и яхты вполне можно обойтись. Без мужчины – тоже, во всяком случае, в данный момент. С детьми сложнее. Куда сложнее… Это вопрос совсем иного порядка. Может, именно для того, чтобы убежать от него, она любила представлять себя в матке? Кто знает? Из ее семи-восьми ближайших подруг еще со школьных времен пять-шесть уже вовсю занимались своими детишками. Кстати, и мужья, и яхты у них тоже есть. Слава богу, что она уехала из Фрисена. Как ни крути, это было важнейшее условие ее свободы. Недолго бы она продержалась, живи с ними рядом. Ее независимая и свободная жизнь сморщилась бы, как… как использованный презерватив. Родители, грехи детства, ошибки молодости – все это как отметины на лбу. Как обязательная метка соответствия на товаре – крупными буквами! «Ни за что на свете!» – подумала она.