Она быстро выпивает и следующий бокал, опорожняя его несколькими торопливыми глотками, как будто это лекарство, и я задумываюсь, не прибегает ли она к спиртному, чтобы успокоить нервы. Анна приканчивает вторую порцию, прежде чем я расправляюсь с первой.

— Кажется, я хочу еще. — Она встает. — А ты?

— Не вопрос. — Отвечаю я, осушая бокал. — Почему бы и нет.

Она доливает бокалы доверху и относит пустую бутылку на кухню. Вернувшись, Анна заметно расслабляется. Она откидывается на спинку кресла, вместо того чтобы пристроиться на краешке, и беспокойные руки движутся чуть менее хаотично. Она медленно потягивает третью порцию. Я вновь пытаюсь придумать тему для разговора и жалею, что с Анной так тяжело говорить, но от необходимости беседовать меня отвлекает стайка какаду, которая шумно рассаживается на деревьях у нас над головой. Некоторое время мы наблюдаем за птицами, и разговаривать необязательно.

Наконец в дверь звонят, и Анна вскакивает. Она проводит рукой по волосам, оправляет футболку и прихорашивается.

— Вот и они, — говорит она, хотя и так ясно.

Как и в день нашего знакомства, Маркус и Фиона одеты по-деловому. На Маркусе темные брюки и рубашка с воротничком, на Фионе юбка и жакет. На мой взгляд, они чересчур расфрантились для дружеского воскресного ленча. Мы доливаем себе пива и возвращаемся во двор. Вскоре становится ясно, что выпитое Анной пиво возымело эффект. Щеки у девушки розовые, глаза слегка остекленели и горят, а самое удивительное, она болтает.

Она рассказывает, чем занимаются Маркус и Фиона. Они оба юристы. Фиона изучала право, получила высшие баллы в университете, затем попала в престижную юридическую фирму. Фиона молчит и натянуто улыбается, выслушивая похвалы. Она пытается сменить тему, но Анна не обращает на подругу внимания и продолжает болтать. Маркус тоже окончил юридический факультет, и наконец у них с Фионой набралось достаточно опыта, чтобы открыть совместную фирму.

— «Харроу и Харроу», вот как она называется. — Анна просто сияет. — Если тебе нужен юридический совет, непременно обращайся. Все клиенты ими довольны.

Перемена так огромна, что я приказываю себе не пялиться. Второй раз за день передо мной проблесками предстает девушка, которую описал Блейк. Анна с фотографии — красивая, добрая, разговорчивая.

— А вы уже знаете, что Тим — шеф-повар? — спрашивает она, поворачиваясь к Маркусу и Фионе. — Можете его поблагодарить. Иначе вам пришлось бы есть консервированный суп.

— Шеф-повар? Наверное, тяжелая работа, — говорит Фиона, с любопытством глядя на меня.

— Порой бывает жарко и трудно, — признаю я, — но я младший повар, а вовсе не шеф.

— Какая разница? — спрашивает Маркус. Такое ощущение, что он пытается быть вежливым, возможно, ради Анны, хотя ему самому не особо интересно.

— Несколько лет специального обучения. А главное — зарплата. В общем, ничего особо интересного рассказать не могу. На кухне бардак, грязно и жарко. Не сомневаюсь, у вас работа намного интереснее.

— Юриспруденция — интересная вещь, — соглашается Фиона. — Иногда трудная, зато точно не скучная.

— Ну, как правило, — добавляет Маркус.

— Каково вообще работать вместе? По-моему, вашу фирму не назовешь ординарной, — говорю я. — Ей-богу, не так уж много братьев и сестер сумеют ужиться, каждый день сталкиваясь локтями.

— Да, необычно, — подтверждает Маркус. — Но мы справляемся.

— А у вас есть сестра или брат? — спрашивает Фиона.

— Нет, я единственный ребенок.

Она смотрит на Маркуса и слегка округляет глаза, словно спрашивая: «Да разве он поймет?»

Ее готовность занять оборонительную позицию кажется слегка странной — но они вообще, на мой взгляд, странные, и всех троих, считая Анну, объединяет какая-то необычная атмосфера. Они уж точно не походят на большинство людей, которых я знаю и с которыми предпочел бы общаться. Мой отец назвал бы Фиону и Маркуса «оригиналами», но отнюдь не в уничижительном смысле. Он так выражается всякий раз, когда что-то его озадачивает. Я потягиваю пиво и улыбаюсь.

— Как вы познакомились с Анной? — спрашиваю я.

— О, мы давным-давно знакомы, — отвечает Анна. — К Маркусу и Фионе обращались мои родители, а потом и я, когда они погибли. Мы близкие друзья, правда? — Она сжимает руку Маркуса и поворачивается к Фионе.

— Правда, — отвечает Маркус.

— Мы многое выдержали вместе, — подтверждает Фиона и откашливается, словно смущенная этим маленьким разоблачением.

— И вместе жили, — подхватывает Анна. — Здесь, в Фэрвью.

— А я и не знал, что вы здесь жили. — Я смотрю на Фиону, удивленный и искренне заинтересованный. — Когда это было?

— Мы переехали две недели назад, — отвечает Фиона.

— Правда? А почему? Почему переехали?

Мгновенно — я сам не знаю, отчего — настроение становится из дружеского мрачным. Воцаряется продолжительное неловкое молчание, в котором есть что-то непроницаемое и печальное. Анна съеживается, как будто ей хочется провалиться сквозь землю.

— Ну, кое-что поменялось, — отвечает Фиона. — В общем, ничего особенного. Как оно обычно бывает.

Анна кивает и разглядывает собственные руки.

— Давайте не будем вдаваться в подробности, — продолжает Фиона с неожиданной резкостью. — Такой приятный день. Зачем его портить?

Когда ленч готов, Анна настаивает, чтобы мы перешли с тарелками в столовую. На столе уже постелена скатерть, разложены изящные приборы и салфетки, расставлены бокалы, в центре стоят цветы. Анна хихикает, рассаживая нас, и я замечаю, что у девушки слегка заплетается язык, а слова как будто цепляются друг за друга.

Когда мы переносим еду и рассаживаемся, она снова встает, бежит на кухню и возвращается с бутылкой вина.

— Я за рулем. — Фиона накрывает свой бокал ладонью.

— Один глоточек! — настаивает Анна. — Ты еще успеешь протрезветь.

Фиона и Маркус переглядываются.

— Мы не планировали сидеть весь вечер, извини, — говорит Маркус. — У нас еще кое-какие дела.

— Но сегодня воскресенье, — возражает Анна. — Нельзя же работать по воскресеньям!

— Я очень сожалею, — отвечает Фиона, — но обязательства перед клиентами нужно выполнять.

Я с трудом удерживаюсь от смеха при этих напыщенных словах и думаю, что, возможно, Фиона шутит, но, увидев удрученное лицо Анны, молча беру нож и вилку.

Рыба получилась мягкой и ароматной, и я быстро уничтожаю свою порцию. Подняв глаза, я замечаю, что Анна почти не притронулась к еде. Она сидит неподвижно и смотрит перед собой. По ее лицу текут слезы.

— Что с тобой? — спрашиваю я.

— Мне плохо, — говорит она, поднимая руки и исполненным отчаяния жестом роняя их на стол. — Плохо. Почему все так?