– Да я практически не пью, – начал отнекиваться не ожидавший такого поворота событий Максимыч, – вчера просто день рождения друга отмечали!

– Его жена Татьяна просила его на лечение оставить, – сознался Прапор.

– Предатель, – с обидой в голосе буркнул, не глядя на него, Максимыч.

– Я бы вам все же рекомендовал пройти курс, прежде чем жена напишет заявление на принудительное лечение, – задумчиво произнес главврач.

– Да я запросто могу не пить, – начал объяснять Максимыч. – Мне просто скучно, а хочется, чтоб душа пела.

– Алкоголики всегда находят обоснованный повод напиться, – согласился с ним Ринат Рашидович.

– Ну что вы так прям оскорбляете меня, коллега? – вскочил со своего места Максимыч. – Я же с вами уважительно, а вы меня унижаете.

– Я, собственно, просто выполняю некогда данную клятву и пытаюсь помочь больному, – спокойно и доходчиво объяснил врач. – Мой долг – напомнить о необратимых процессах для организма, о которых вы, безусловно, не хуже меня осведомлены.

– Благодарю за напоминание, – ответил уязвленный Максимыч, садясь на свое место.

– Пациента под кодовым именем Стольник, которое в карточке пропишем как фамилию, мы примем и постараемся помочь, – подвел итог беседы главврач, – имя лучше бы тоже вписать или хотя бы первую букву имени.

– У него ни с одним именем ассоциаций нет, – объяснил Прапор, – хрен знает, как его зовут.

– Так и напишите «Стольник Икс» или «Стольник Х» по-русски, – обрадованный тем, что разговор ушел от его алкоголизма, влез Максимыч.

– Стольник Хрен, что ли, получится? – недовольно хмыкнул Прапор.

– Харитон можно назвать, у меня прадеда так звали, – нашелся Максимыч.

– Ну а что, хорошее имя. Тебе как? – поинтересовался Василько у Стольника.

Именинник безучастно пожал плечами, его мало волновало, как его будут называть.

– Харитон так Харитон, – согласился Ринат Рашидович. – Полиция разберется, кто он на самом деле. Пойдемте оформляться в регистратуру, и вы сможете получить информацию о посещениях.

Время в дурдоме, как часто здесь называли это место, тянулось в бесконечно долгих скитаниях по коридорам. Несколько раз приезжали полицейские, опять расспрашивали, недовольно поджимали губы и с просьбой, обращенной к врачам, о любых проявившихся воспоминаниях пациента уезжали.

Врачи же давали таблетки, вызывающие сонливость, тяжесть в желудке и изжогу.

Стольника постригли под расческу и побрили. Из-под бороды показалось мужественное лицо с правильными чертами и куча шрамов на голове.

– Бедненький! Похоже, твоей голове за всю жизнь сильно досталось. Как же тут дуриком не стать! – пожалела его пожилая санитарка тетя Аня.

В отделении было много пациентов с заболеваниями, подобными его. Он узнал, чем антеградная амнезия отличается от антероградной, ретардированная амнезия от поставленного ему диагноза ретроградной амнезии, вызванной интоксикацией неустановленным веществом.

Заведующий отделением, Юрий Николаевич Пастухов, высоколобый кудрявый мужчина с маленькими подслеповатыми глазками, начал проводить с ним сеансы гипноза. Вел себя доброжелательно, первая попытка погрузиться в гипноз была безрезультатна: Стольник просто лежал и наслаждался музыкой.

– Уважаемый Харитон, – суетился доктор. – Ваша помощь в восстановлении воспоминаний мне нужна всенепременно. У вас устойчивая психика, поэтому помогайте мне для достижения результата.

Последующие сеансы пациент не был уверен, что верно помогает доктору, поскольку ему казалось, что он просто засыпает.

После шестого сеанса попытки погрузиться в воспоминания пациента Юрий Николаевич был чем-то сильно напуган, и сеансы гипноза на время прекратились, а к таблеткам добавились уколы.

В принципе, ему было достаточно сидеть и просто смотреть в пустоту, но в последнее время появилось желание слышать человеческую речь, так легче вспоминались слова. Поэтому, услышав внятный диалог, Харитон подходил ближе и вслушивался. Еще он часто смотрел телевизор, размещенный в центре общего зала, по которому почти всегда транслировали канал «Культура», реже канал «Наука». Совсем не любил смотреть канал «Спорт», поскольку не мог понять интереса бегать по полю, пиная друг другу мяч.

Вслушиваясь в спокойную и размеренную речь, льющуюся из телевизора, Стольник учился говорить фразы, состоящие более чем из трех слов.

Особенно ему нравились прогулки в парке, там встречались и пациенты из других отделений, правда не стремящиеся к общению, по причине замкнутости своего маленького мирка, который они отгородили от всего окружающего мира.

Сейчас он сидел, прислушиваясь к тишине, громко звенящей в голове. Ему нравился этот безразличный звон, он очищал. Оставалось только одно желание: купаться в спокойствии, которое дарил звон.

Неожиданно Стольник почувствовал боль в спине – резкую, пронзающую, заставляющую выгнуться и сдержать хрип, пытающийся выпрыгнуть из груди.

Повернувшись, он увидел маслянистые, слезящиеся удовольствием глаза санитара с резиновой дубинкой в руках. Тот с интересом разглядывал его, наблюдая реакцию на произведенный удар. Это был невероятно крупный мужчина; не юный, но еще не шагнувший за черту увядания; под два метра ростом и очень плотного телосложения; широкоскулый, с маленькими глазами и ртом, обрамленным тонкими усиками; узким лбом и бессмысленным взглядом. Его звали Равиль.

На днях Стольник видел, как этот санитар с замашками садиста лупил резиновой дубинкой ветхого старичка, чем-то ему не угодившего. Равилю все прощалось, поскольку ему повезло родиться младшим братом того, кто сейчас являлся главврачом этого заведения. Ринат Рашидович постоянно ругал брата-садиста, пытаясь предотвратить жестокие выходки, но уволить не мог, чтоб не выпустить из-под контроля и не дать загреметь в тюрьму.

– Зачем ты это сделал? – спокойно и с искренним интересом спросил Стольник.

– Что, говнюк? Ты еще будешь говорить, что мне делать? Сядь и молчи, – скомандовал санитар Равиль.

– Я и так сижу и молчу, – резонно заметил пациент в ответ на «доброжелательность» медработника и отвел глаза, взглянув в окно.

За окном пели птицы и сияло ясное солнце. Все же на улице лучше, чем в дурдоме. Если бы он знал, куда идти, он бы ушел.

Резкая боль в голове вернула в действительность. Удар резиновой дубинкой пришелся чуть выше левого виска.

– Не переговаривайся больше со мной, придурок, – еще больше сощурив глазки и угрожающе сморщившись, скомандовал санитар, показывая ему в лоб дубинкой.

Стольник понял, что если он сейчас ответит, то получит очередную порцию боли, поэтому снова устремил взгляд в окно. Оказывается, если думать о чем-либо хорошем, боль не особо чувствуется.