на нее посмотрела, судорожно придумывая, что же сказать, и никак не могла придумать!

— …Мишель… — начала было я. — …Мишель…

— Что, Мари? С ней все в порядке? Что случилось?

Я почувствовала, что за моей спиной открылась дверь, и слегка пододвинулась, давая Мишель пройти. Ее волосы были причесаны, блузка застегнута и заправлена, выражения лица было обычным, глаза не бегали. Она посмотрела на меня, пытаясь предположить, успела ли я уже что-то сказать или нет, потом повернулась к матери и произнесла со всем смирением, на какое только была способна:

— Простите меня, мама, я так залюбовалась радугой, что даже пошла на холм, чтобы лучше ее рассмотреть. Я не справилась со своими обязанностями, я знаю. Простите меня, пожалуйста. — И она опустила голову, ожидая наказания. Я почувствовала облегчение.

— Ну а яйца-то где? — спросила мама.

Мишель быстро посмотрела на меня и сказала:

— Ой, я их разбила. Простите меня, пожалуйста.

Мама была очень недовольна. У нас не было яиц, чтобы положить их в суп.

— Что я скажу нашему священнику?

И за ужином она заставила Мишель извиняться за отсутствие яиц в супе.

Мишель и я никогда не разговаривали о той сцене в подвале. Более того, после того случая мы избегали друг друга. Вместе мы только шли спать, даже не перешептывались, лежа в постели, как привыкли за много лет, и никогда теперь не сидели на холме. Мы молча выполняли свои домашние дела и расходились сразу, как только заканчивали их. Но за это время я прочитала небывалое количество книг.

По прошествии какого-то времени я пришла, чтобы собрать яйца, и удивилась, увидев Мишель, стоящую рядом с подвалом и горько рыдающую.

— Что произошло? — спросила я.

— О, Мари, — сказала она и снова принялась плакать, как будто я напомнила ей о ее боли. Я постояла около нее какое-то время, ожидая, может, она расскажет мне что-то, ну, или, хотя бы перестанет рыдать, но она все продолжала и продолжала. Наконец я смогла разобрать несколько слов сквозь плач.

— Это так ужасно! — И новая волна рыданий нахлынула на нее.

— Ну намекни хотя бы, это из-за Жерара?

— Похоже на то, — сказала она.

— Вы поссорились?

— Не догадаешься, — опустив голову, простонала она.

— Он что, бросил тебя, да?

Она посмотрела на меня и рассмеялась.

— Что? — спросила я. — Что смешного?

— Ты так этим озабочена, — сказала она.

— Ну ладно, я же не знаю, что сказать, тем более что ты не хочешь рассказать, в чем дело. — Я сделала шаг в сторону.

— Подожди, — очнулась наконец она.

— Мне надо собрать яйца.

— Я тебе скажу, ты только сядь.

Я села.

— Месье Марсель приходил сегодня поговорить с матерью. Ты его видела?

— Да, — сказала я.

— Знаешь, зачем он приходил?

— Нет, конечно. Мишель, почему ты все время заставляешь меня гадать?

— Он пришел просить моей руки. Он хочет жениться на мне.

Я так быстро встала, и у меня так закружилась голова, что я чуть не рухнула на траву.

— Жениться? Да вы едва ли знакомы!

— Несколько раз мы разговаривали. На рынке. Он очень добр.

— А сколько ему лет?

— Не так уж и много. Двадцать восемь.

Я никак не могла прийти в себя от услышанного… Еще совсем недавно мы мечтали выйти замуж за двух братьев, одновременно.

— И что сказала мама?

— Она сказала, что это хорошее предложение. Месье Марсель — юрист, он хорошо зарабатывает, ты же знаешь. Когда-нибудь он будет еще богаче.

— А как же Жерар? Разве ты не планировала выйти за него замуж?

— Нет, нет, что ты. Жерар бедный. И потом, кто хочет быть женой фермера? У него такая тяжелая работа. К тому же у него и без меня много девушек было.

— Но ты же не хочешь выходить за Марселя, не так ли?

— Ну… да… — заколебалась она. Он не единственный, кто хорошо зарабатывает. Например, доктор Кастанье. — Она снова рассмеялась. Я поняла, что она шутит, но все же с трудом представляла себе эту картину. Доктор Кастанье был намного старше, у него были такие длинные и неопрятные волосы. И в общении он был очень неприятен.

— Но дело не в этом. Он планирует переехать отсюда. Ему предложили хорошее место с большими деньгами в Эсперазе. Но как же я буду так далеко от вас? От Клода, от мамы, от папы? — Она опустила плечи и понурила голову.

Месье Марсель пришел тем же вечером поговорить с отцом. Дома были все, кроме Беранже. Мама готовила, Клод, как всегда, играл в мяч, а мы молча сидела на уличной лавке у двери, пока отец, смеясь, не позвал нас в дом.

— У вас такой вид, будто вы стоите в очередь на гильотину. Но у нас счастливый случай. Давайте же веселиться по этому поводу.

Когда мы вошли в комнату, то увидели сидевшего за обеденным столом месье Марселя. Выглядел он очень напряженно, пожалуй, так же как и мы. Волосы у него были взлохмачены, но выражение лица — мягким и добрым. Он попросил Мишель присесть, а сам встал позади ее стула. Движения его были настолько скованными и неуверенными, что мне захотелось подразнить его. И я обязательно сделала бы это, если бы не тот торжественный случай, ради которого он пришел. Я села на стул и стала ждать. Затем мой папа громко объявил, что месье Марсель пришел просить руки Мишель. После паузы отец сказал:

— Вы не очень-то хорошо знаете друг друга, и если кто-то из вас по какой-то причине не хочет этого брака — не таитесь, скажите об этом.

Марселю понравилось высказывание моего отца, и он кивнул в знак согласия, смешно поведя бровями.

— Мама и я лишний раз хотим удостовериться в том, что поступаем правильно, верно, мой поросеночек? — Слово «поросеночек» предназначалось для мамы, отец всегда, находясь в добром расположении духа, называл ее именно так. Он повернулся к Мишель и сказал: — Дорогая моя, решать тебе…

В этот момент я подумала, что Мишель сейчас снова ударится в слезы, так как она была вообще очень сентиментальна, но она повернулась к месье Марселю и громко и четко сказала:

— Я согласна.

Через несколько минут пришел Беранже, и Клод сразу же выпалил ему:

— Мишель выходит замуж!

Беранже обвел взглядом всех нас, сидевших за столом, улыбнулся, подошел к Марселю, пожал ему руку, поцеловал Мишель в обе щеки и сказал:

— Поздравляю! Отличная новость. Давайте же выпьем за их здоровье.

Мама достала вино, а папа разлил его по стаканам. Стоя, он произнес тост, и мы все поддержали его.

— За Мишель