Он прищуривается.

— Нельзя лишать себя того, что привлекает и интригует. — Голос Мерита похож на шершавую наждачную бумагу, но мои воспаленные нервы почему-то воспринимают его как бархат.

Внезапно возникает сомнение: об искусстве ли идет речь? В горле мгновенно пересыхает. С трудом сглатываю и, хотя вовсе не уверена, что приняла окончательное решение, зачем-то сообщаю:

— Поступаю на временную работу в галерею «Аллюр».

Густые светлые брови удивленно поднимаются.

— Что, прямо сейчас?

— Да. — В это мгновение понимаю, что только что отбросила последние сомнения. — Буду заменять Ребекку Мэйсон вплоть до ее возвращения. — Пристально смотрю в лицо Мерита, пытаясь уловить его реакцию, однако не вижу ровным счетом ничего. Он непроницаем… или это я настолько взволнована его близостью, что ничего не вижу?

Теплые ладони все еще лежат на лацканах пиджака, и Крис не спешит убрать их. А я и не хочу, чтобы он убирал. Хочу, чтобы… не знаю… да, хочу. Хочу, чтобы он меня поцеловал. Глупое, фантастическое желание, рожденное дневниками. Краснею и отвожу взгляд, чувствуя, как огонь его воли выжигает изнутри. Поворачиваюсь к машине и с изумлением вижу, что она рядом.

— А я уже на месте.

Руки Криса медленно, неохотно отпускают мой — точнее, его пиджак. Тут же подхожу к машине, строго-настрого приказывая себе больше не ронять сумку. Отпираю замки и, прежде чем открыть дверь, останавливаюсь возле бордюра. Оборачиваюсь и обнаруживаю его совсем близко — восхитительно близко. А его пьянящий аромат сводит с ума и разжигает в животе пламя.

— Спасибо за компанию и за заботу. — С сожалением снимаю пиджак.

Мерит протягивает руку, а я надеюсь, что он дотронется до меня, и в то же время страшусь прикосновения. Окончательно теряюсь и перестаю понимать, что происходит.

Зеленые глаза пылают, но голос звучит негромко, мягко:

— Рад встрече… Сара.

Поворачивается и уходит, не добавив больше ни слова.

Через пару часов сижу на кровати в шортах и майке. Держу в руке отвертку и задумчиво смотрю на обитую черным бархатом шкатулку. Понятия не имею, почему работа в галерее требует немедленного ее вскрытия, однако это именно так и никак иначе. Рубины окаймляют крышку, а в середине образуют сложный абстрактный узор. Замок выглядит старым, ненадежным, но таким же красивым, как и сама шкатулка.

— Как изысканно, — бормочу, бережно проводя пальцем по рубиновому контуру.

Перспектива взлома мало радует, как, впрочем, и вторжение в личное пространство Ребекки. Так почему же, почему, почему необходимость открыть шкатулку ощущается так настоятельно, так остро? Почему не терпится увидеть, что скрывается внутри?

— Как известно, Сара, кошку сгубило именно непомерное любопытство, — напоминаю себе шепотом.

Веский аргумент не останавливает. Руки начинают действовать помимо моей воли. Засовываю плоский конец отвертки в щель под крышкой и прикладываю силу. Замок отскакивает практически без сопротивления.

Сердце молотом стучит в груди, а кровь в венах, должно быть, уже закипает. Не могу объяснить, что заставляет с непонятным упорством цепляться за тонкую ниточку. Почему этот черный ящичек так важен? Почему жизненно важна вся эта странная история? Медленно поднимаю крышку и поначалу вижу только роскошный алый бархат. Мгновение спустя обращаю внимание на то, что на нем покоится. На миг цепенею, а потом сердце начинает колотиться с новой силой.

Сосредоточенно рассматриваю содержимое шкатулки. Кисточка. Обрывок фотографии, разорванной так, что осталась только женщина. Это, конечно, Ребекка. Не знаю, почему не замечала, что до сих пор среди множества личных вещей не встретила ни одной ее фотографии. Портрета нет даже на сайте галереи. Может быть, просто не замечала этого, потому что не хотела знать, как она выглядит.

Достаю снимок и вглядываюсь с особым вниманием. Ребекка оказывается миниатюрной красавицей с длинными светло-русыми волосами и сияющей улыбкой. Видимо, в момент съемки она чувствовала себя необыкновенно счастливой. Цвет глаз разобрать трудно; кажется, зеленые. А у меня карие. Восхитительный образ завораживает; с недоумением спрашиваю себя, зачем она разорвала фотографию. Но еще большее удивление вызывает то обстоятельство, что, разорвав, она зачем-то сохранила свою половину.

Внимание переключается на кисточку. Реликвия не менее странная, чем половина фотографии. Вынимаю кисточку и осторожно провожу пальцем по мягким волоскам: кончики сохранили легкий налет желтой краски. На деревянной ручке нет ни марки, ни логотипа. Вещь определенно была дорога Ребекке, что вовсе не удивительно, если вспомнить, что она работала в художественной галерее. Был ли герой дневников художником? Трудно сказать; варианты бесконечны. Вспоминаю Криса. Нет, не вспоминаю; постоянно думаю о нем и о его невыносимо зеленых глазах.

Аккуратно кладу фотографию и кисточку на место и ставлю шкатулку на тумбочку возле кровати. Включаю компьютер и набираю в поисковике имя «Крис Мерит». Почти мгновенно получаю изображения двух разных людей; всматриваюсь и понимаю, что один из них — точная копия Криса, только значительно старше. Его отец был знаменитым пианистом и жил в Париже. Не понимаю, как я могла забыть это обстоятельство и почему в воображении перепутала внешность отца и сына. Сходство между ними действительно поразительное, заметна лишь разница в возрасте.

Открываю статью в Википедии и читаю, что Крису не тридцать пять, а тридцать три, что он встречался с двумя моделями и актрисой. Понятно. Совсем иной мир, так что напрасно мне сегодня почудилось нечто романтическое. Узнаю, что художник ни разу не был женат, и вспоминаю слова мамы: мужчина, который не женился до тридцати пяти, либо гей, либо прячет в шкафу парочку скелетов. В горле снова застревает комок. Ах, как же мне не хватает мамы! Как хочется, чтобы она по-прежнему была где-то неподалеку, чтобы можно было ей позвонить, поговорить… впрочем, рассказывать о внезапной одержимости сексуальной жизнью незнакомой женщины скорее всего не стоит никому. Озадаченно прикусываю губу, строго спрашиваю себя, действительно ли я одержима сексуальной жизнью незнакомой женщины, и решительно даю отрицательный ответ. Если уж чем-то и одержима, то только ее безопасностью.

А если у Криса в шкафу таятся скелеты, могла ли Ребекка их обнаружить и превратиться в помеху, в нежелательного свидетеля? Идея настолько напоминает сюжет простенького детективного романа, что становится смешно. К тому же читаю дальше и узнаю, что Крис Мерит постоянно живет в Париже. А это означает, что в Сан-Франциско он приехал ненадолго. Да и вообще скорее всего уже уехал.

В душу закрадывается предательское разочарование. Крис — первый мужчина, которым я заинтересовалась после того, как несколько лет назад рассталась с Майклом Найтом — генеральным директором крупной компьютерной компании, с которым познакомилась на благотворительном вечере. Познакомилась и вскоре поняла, что выбрала неподходящего человека — из тех, что стремятся повелевать, контролировать, руководить и заставляют чувствовать себя слабой, беззащитной, безвольной куклой. До тех пор, пока не разорвут в клочки всю душу. Еще и сейчас не могу понять, почему он мне понравился, почему вообще привлекают мужчины, излучающие энергию власти, — похожие на Марка Комптона. Знаю одно: общение с мужчинами, которые поначалу кажутся внимательными и заботливыми, в моем случае долго не длится. Крис, конечно, не выглядит таким же помешанным на власти маньяком, как Марк, но вряд ли когда-нибудь удастся снова его увидеть.