Даже приблизившись к предместьям Лондона, Холмс и Ватсон отмечают множество озадачивающих изменений. Они проезжают через кольцо недавно появившихся пригородов, среди которых Актон, Барнс, Чингфорд, Голдерс-Грин, Мертон и Морден. Если бы они совершили сентиментальный визит в свою старую берлогу на Бейкер-стрит, то увидели бы обширный современный район многоквартирных домов, заполонивших Мэрилебон и область вокруг Мраморной арки, предлагающий совершенно другой, — не похожий на тот, что соблюдала миссис Хадсон, — стиль жизни. А если бы отправились в Скотланд-Ярд, то обнаружили бы основные нововведения в методах расследования, среди которых использование отпечатков пальцев и фотосъёмки.

Они также заметили бы, как революционировал лондонский транспорт: частично из-за появления электрических трамваев, частично из-за продления линий метро до новых, отдалённых окраин. Ещё более значительным стало стремительное исчезновение лошадей с лондонских улиц. В 1903 году насчитывалось 3623 конных автобуса и всего 13 автобусов с моторами, но к 1913 году осталось всего 142 конных автобуса, а автобусов с моторами стало 3522. Что касается кэбов, то в 1903 году по городу ездило более 11 000 двухколёсных экипажей и только одно такси с мотором, тогда как в 1913 году насчитывалось более чем 8000 такси с мотором и менее чем 2000 конных. Всё это очень сильно отличало эдвардианский Лондон от поздневикторианского. Он стал грандиознее, больше и технологичнее. Кроме того, это наводило на мысли, что Холмсу было бы невозможно действовать в другой городской среде, где газовое освещение и двуколки вытеснены электричеством и моторами, вот почему Конан Дойл отправил своего сыщика в отставку в 1903 году, а время действия рассказов никогда не выходило за рамки 1880-х, 1890-х и рубежа веков. Сам создатель Холмса всё больше и больше находил эдвардианский Лондон слишком изменившимся, чтобы самому испытывать к нему симпатию. В «Отравленном поясе», научно-популярной повести, опубликованной в 1913 году, он близко подошёл к тому, чтобы убить всё население «страшного, безмолвного города», окутав землю облаком отравленного эфира.

Первая мировая война уничтожила большую часть Британии конца XIX века. Она унесла жизни сына и брата Конан Дойла, и писатель открыто перешёл в спиритизм, который уже давно его привлекал. Это увлечение отнимало у него много сил и времени, а также вызывало немалые насмешки со стороны общественности. Большая часть написанного с тех пор была посвящена его представлениям о сверхъестественном, историй о Холмсе и Ватсоне становилось всё меньше, они были собраны в последнем сборнике под названием «Архив Шерлока Холмса». Однако несмотря на веру и доверчивость своего создателя, великий детектив был по-прежнему убеждён, что существует только один мир — реальный, а посему интеллект и скептицизм — единственно верные направляющие человеческого поведения, и в этих заключительных историях он осуждает человеческую тягу к искусственному продлению жизни, а также не приемлет самоубийство. К тому же поздние истории отличаются от ранних более явными описаниями телесных увечий и более откровенным обращением к интимным вопросам, начиная с «дневника распутства» барона Грюнера из «Сиятельного клиента», и заканчивая холмсовским признанием «заботливости и любви» по отношению к Ватсону в «Трёх Гарридебах». Также финальные рассказы были короче более ранних, часто предлагали «вспыхивающие проблески человеческого страдания и испорченности», и в них Холмс уже не тот сверхчеловек, которым был раньше: стало невозможным поддерживать мировой порядок и защищать национальную безопасность героическими усилиями лишь одного человека, хоть и блестящего. Так что последние истории пропитаны всеобъемлющим чувством обречённости и тоски. «Не такова ли жизнь, — спрашивает Холмс Ватсона в начале „Москательщика на покое“, — жалкая и никчёмная?» То было совсем иное разочарование, нежели бездеятельное уайльдовское томление 1880-х и 1890-х годов: ошеломлённое недоумение на лице послевоенного мира было скорее мрачным, чем смелым. Когда Холмс опасается, что «наш бедный мир» рискует стать «выгребной ямой», он, возможно, и повторяет ватсоновское описание Лондона из «Этюда в багровых тонах», но на сей раз не предлагает спасительной альтернативы.

Австралия-Хаус и Олдвич, вид с востока, ок. 1930 г., Джордж Дэвидсон Рид.

Этот смиренное ощущение дезориентации могло ещё больше усиливаться, стоило только осознать, что город Шерлока Холмса 1880-х и 1890-х годов изменился до неузнаваемости: большая часть центрального Лондона была перестроена, а население Большого Лондона между 1911 и 1931 годами выросло на миллион. Многие старинные аристократические дворцы на Пиккадилли и Парк-лейн были снесены, а на их месте — построены многоквартирные дома, всевозможные конторы и магазины. Риджент-стрит Джона Нэша была разобрана и перестроена по проекту сэра Реджинальда Блумфилда. В новом Лондоне были созданы штаб-квартиры для доминионов Канады, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африки, а также Индии; и затянувшееся строительство Каунти-Холла было наконец-то завершено.

Обложка программки британской премьеры фильма «Метрополис» в Павильон-синема, Мраморная арка, 1927 г.

Работа над Буш-Хаусом была начата в 1925 году, а над Бродкастинг-Хаус — спустя три года: новые здания для нового средства радиовещания и, в конечном счёте, телевидения, которое изменит практику и суть расследования. Конные экипажи полностью исчезли с улиц Лондона, вытесненные моторизированными такси, в то время, как дальнейшее расширение метрополитена привело к появлению обширной пригородной «Метроландии», охватывающей Илинг, Уэмбли, Хендон, Финчли, Перли, Колсдон и Дагенхем; а создание новой Грэйт-Вест-роуд привело не только к расширению Хестона и Хаунслоу, но также к строительству «Голдон-Майл» в Брентфорде, где с 1925 года был воздвигнут ряд знаковых фабрик в стиле ар-деко. Сопоставляя эти изменения со сборником «Архив Шерлока Холмса», появившимся в том же году, Гарольд Кланн заключает, что Лондон остаётся «крупнейшим городом и столицей величайшей империи, которую когда-либо видел мир»; но признаёт, что, с точки зрения статистики, в скором времени он может быть настигнут Нью-Йорком. К тому времени, как это действительно произошло, стало очевидно: Лондон 1920-х годов больше не был неоспоримым мировым городом, как в поздневикторианскую пору, и он перестал быть местом, где будущее — как плохое, так и хорошее — становилось настоящим.

Нью-йоркский городской пейзаж, справа — Эмпайр-стейт-билдинг, ок. 1930 г.

Ещё в 1914 году, когда Конан Дойл снова посетил Америку, он изумился изменениям, произошедшим на Манхэттене с тех пор, как побывал здесь двадцать лет назад. «Кажется, — отмечал писатель, добравшись до вершины пятидесятидевятиэтажного небоскрёба Вулворт-Билдинг, — будто кто-то оросил землю из исполинской лейки, и в одночасье выросли эти колоссальные здания, из которых получился… Нью-Йорк, — и подытожил: — Это замечательный город, а Америка — замечательная страна, которую ждёт большое будущее». В 1927 году Эрих Помер и Фриц Ланг выразили ту же точку зрения ещё более категорично в своём эпическом научно-фантастическом фильме «Метрополис», действие которого как будто бы происходит в высотном городе будущего, по факту же — в современном тому времени Манхэттене, который бурлил и устремлялся ввысь на протяжении процветающих двадцатых, являя собой совершенно новую версию «века джаза», город нового мира. Даже после биржевого краха, который случился всего за год до смерти Конан Дойла, Нью-Йорк продолжает расти и стремиться к звёздам с завершением строительства Крайслер-билдинг и Эмпайр-стейт-билдинг, самых высоких в мире небоскрёбов, и с сооружением Рокфеллеровского центра, этого великого памятника благотворительности и стиля ар-деко. В 1938 году Джерри Сигел и Джо Шустер создали собственную комикс-версию ницшевского сверхчеловека — Супермена, живущего в городе под названием Мегаполис, во многом похожем на город из фильма Ланга и Помера; а в следующем году Боб Кейн и Билл Фингер ответили Бэтменом, который жил в вымышленном Готэм-сити, другой версии едва замаскированного Нью-Йорка, хотя чаще ночного, чем дневного. Супермен с Бэтменом станут культовыми крестоносцами и донкихотами XX века. Они предпочитают трико и современную технику шапке охотника на оленей и конному экипажу, они органично смотрятся на Манхэттене, но не в Мэриле боне, а Бэтмен даже присвоил почётное звание, дарованное Конан Дойлом своему созданию: подобно тому, как Нью-Йорк превзошёл Лондон, став величайшим городом мира, так и Бэтмен заместил Шерлока Холмса на должности «величайшего в мире детектива».