Агата…

И ведь ничего особенного. Просто милая. Но, наверное, что-то в ней всё же есть. Косте видней.

— Хорошо. Я поручу возобновить связь. Если позовут — маякну. Ты же знаешь гостевых редакторов. Они обидчивые.

— Подмажем. Извинимся. Поулыбаемся. Надо ходить — будем ходить.

— Хорошо. Дальше… Главный устраивает прием в честь открытия Национального дома. Я пробил. Ты в списках. Будут приглашать. Надо быть. Засветишься на фотографиях. Поговоришь с людьми.

Костя кивнул. Гаврила прав. Надо. Всё надо. Возвращаться в форму. Возвращаться к делу. Вспоминать, что в его жизни есть кое-что ещё кроме мыслей о строптивой девочке.

— Со мной пойдешь? — Костя спросил, поднимая на Гаврилу взгляд. Немного сощурился, когда подчиненный улыбнулся, головой покачал…

— Я-то пойду… Но вопрос в другом. Агата идёт? Все хотят жену увидеть, Кость. Слишком таинственно. Мутно я бы даже сказал.

Гаврила внимательно следил за реакцией, Костя же не спешил с ответом. Снова смотрел в стену какое-то время. Сжимал челюсти — потому что скулы напряжены, бугрятся…

Прекрасно ведь понимал, что эта преграда на пути встанет. Агате это сто лет не присралось. А ему…

Ему это важно. И что нахрен делать?

— Позже обсудим. Буду думать.

И что ответить сейчас Костя не знал. Поэтому взял паузу. В нормальной семье вдвоем обсудили бы. А в его… Семье… Не до таких обсуждений.

— Думай. А ещё вот о чем подумай…

Гаврила захлопнул папку, дождался, когда Костя обратит на него внимание снова, убедился, что слушает…

— К ней домой явился мужик. Отчим.

Реагируя на слова Гаврилы, Костя позволил взлететь бровям. Удивлен. Что не удивительно.

— Не понял, значит?

Костя спросил, чувствуя, что кулаки сжимаются. Терпеть не мог, когда до тупых не доходит с первого раза. И ему ведь обещали, что второго раза уже не будет…

Вывезут в поле и телефон заберут. Под настроение может еще и помутузят немножечко. Он своей жизнью и мнимой заботой заслужил. Агата даже против не была бы…

Во всяком случае, раньше. Пока не начала оценивать все поступки Кости через призму возможной применимости к себе.

Костя прекрасно понимал, что она до последнего верила в то, что он реально говнюк для других, а с ней — пушистый ушастый зайка. Только вот… Слепая вера не сработала. Волк сбросил овечью шкурку.

— Не понял. Приехал. Долбился в дверь. Взломать пытался. Прикинь? Звонил ей, настрачивал. Типа волнуется… Долго ошивался вокруг подъезда. Спрашивать что-то пытался у соседей. Но никто о ней ни черта, естественно… В итоге позвонил кому-то, отчитался, что все норм. Агата на месте. Свалил.

— Кому отчитался?

— Мы пробиваем номер. Пока неясно.

— Он меня волнует…

Костя сказал, Гаврила кивнул. Его тоже волновал. Странные типчик. Как смотрящий. И малую свою скорее всего с этой же целью заслал. Только не сработало. И не помогло.

— А Агата что? — реагируя на Костин вопрос, Гаврила приподнял бровь, усмехаясь. Мол, а это точно ко мне вопрос? Только у Кости с настроением было не очень. Он ответил красноречивым взглядом.

— Я про телефон… — Пояснил, Гаврила снова хмыкнул.

— Гуглит тебя и Полину. Никому не звонит. Не пишет. Образцовое поведение…

Костя кивнул, задумался на пару секунд, вздохнул, снова от стола оттолкнулся, выпрямился, сложил руки на груди.

— Полина как? — спросил, замечая, что тут кривится уже Гаврила. Сначала смотрит перед собой — стеклянно, жестко, потом уже на Костю — будто с ухмылкой, но Костя прекрасно знает, что это не игривость…

— У нее тоже медовый, блять, месяц… Радостная, что пиздец.

Костин взгляд опустился первым. Он кивнул.

Не жалел. Правда не жалел ни о случившемся, ни Полину. Но знал, что Гаврила не так…

— Предложения по кондитерским в силе.

Костя произнес негромко, Гаврила только плечами пожал.

— Думаю, ей сейчас не до кондитерских. Потом как-то. Привыкнет, с мужем договорится. Обсудим. Если захочет, конечно…

— Если захочет…

В диалоге наступила пауза. Каждый немного думал о своем… Нарушил тишину снова Гаврила.

— Я говорил с твоей Агатой. Она не хочет заниматься шрамом. Только нахер не послала, но понять дала однозначно…

Костя усмехнулся… Вежливая. Его слала. И не раз. Но он какой-то бракованный. Ни нахер не идет. Ни в жопу. Ни в канаву сдыхать. Держится, сука. За жизнь и за неё.

— Пусть думает. Это не горит.

Получив ответ, Гаврила на несколько секунд задумался будто, потом кивнул… Посмотрел на Костю осторожно, заговорил так же…

— Ты знаешь, что случилось-то? Она рассказала?

Спросил, готовился к привычной Костиной острой реакции, получил же только перевод головы из стороны в сторону.

— Толком не объяснила. Мать убили. Её порезали. Подробностей не знаю.

— Ей бы психолога может… Она в стрессе. Это видно.

Гаврила продолжил аккуратно, Костя снова перевел голову.

— Даже говорить не станет. Презирает их. В детстве херню ей втирали. Она считает, что говно это всё. И я с ней согласен.

Гаврила усмехнулся, придерживая рвущееся: «ну вам положено… Муж и жена — одна сатана ведь…».

— Понял тебя. Тогда, если не против, я поезжу к тебе. Разговорю ее немного. Жалко мне девку твою… Видно, что ей плохо…

Костя долго смотрел на подчиненного, потом же выдохнул, кивнув. Он и сам видел, что плохо. Просто абсолютно не понимал, что с этим делать. Отпускать — не может. Секс не помогает. На разговоры она не идет. А Гаврила… Более человечный что ли. Вдруг…

— Только так, чтобы у меня вопросов не возникло, понял?

Получив от Кости угрожающий взгляд и вопрос с наездом, Гаврила не сдержался — откровенно улыбнулся.

— Отелло, блять. Успокойся. Я со своей историей не разберусь никак. Нахер мне в твою лезть-то? Просто правда жалко. Она мне сестру напомнила… Малую мою. Такая же. С иголками. Но хорошая была. Жалко мне таких… С мудаками свяжутся, а потом…

— Не сравнивай. А общаться хочешь — общайся. Только не наседай. Может правда поможешь. Потому что у меня пока… Туго…

Костя признался, Гаврила вздохнул сначала, потом головой покачал, вытягивая ноги, устремляя взгляд в потолок.

В кабинете снова стало тихо. Каждый снова думал о своем, но немного об одном и том же. Что их с детства никто по-человечески не научил. И теперь почему-то всё как-то… Туго…

— Распетляемся…

Гаврила пообещал, Костя кивнул.