Глухой рокот пробежал по рядам воинов, которые ожидали совсем другого расклада, увидев нож в руке Хамзата. Я поднял руку. Те нехотя постепенно умолкли. Хамзат гневно сверкнул на меня глазами, но ничего не сказал, вернулся на место. Я проследил, как он с силой вонзил нож обратно в землю и сам присел перед ним. Комбат нервно стучал трубкой по прикладу автомата, пытаясь ее прочистить.

– Я тебя отпускаю. Но ты должен поклясться Богом, хотя сомневаюсь, что ты ему веришь, и могилами своих усопших, что впредь никогда не поднимешь оружие в нашу сторону и, кроме того, выложишь все, что знаешь о планах твоего командования.

Ашот сконфуженно смотрел на меня. Наверное, мысленно он уже простился жизнью.

– Твою подругу, или жену, как ее там, мы естественно не отпустим. На ней кровь наших ребят. Но я тебе даю слово, что лично сопровожу ее в Баку. Пусть там с ней и разбираются по законам военного времени. Считай, этим я тебе оказываю еще одну услугу, больше, чем та, которая сохранила тебе жизнь.

Ашот облегченно вздохнул:

– Благодарю тебя и за это и объявляю во всеуслышание, что я вечный твой должник. Я клянусь могилами своих усопших и душою еще не рожденного ребенка, что никогда, никогда не подниму оружие против вас… Но не кори за дерзость, скажи, какая судьба ждет моих товарищей?

Ропот наших воинов прорезал гневный голос Кара Керима:

– Да как можно верить слову армянина? Пробудись, брат, не отпускай такого врага. Он однажды обманул тебя, когда выгнали вас из Армении. И сейчас обманет. По мне, всех этих дашнаков надо расстреливать, долго не думая. Чем больше их перебьем, тем меньше подлости они приготовят нам в будущем.

Я с горечью произнес:

– Может ты и прав, брат мой. Но я должен делать то, что должен делать. И поэтому не мешай… А насчет пленных… Я не уполномочен решать их судьбу. Пусть скажет командир.

Комбат некоторое время продолжал молча дымить трубкой. После сказал:

– Все вы знаете, что я против, чтобы здоровых, воюющих врагов отправлять в Баку, в это логово хитроумных сплетений. Не раз мы были свидетелями, как пленные, доставленные нами в военное ведомство, каким-то образом оказывались у себя дома. Помните Саркиса Демирчяна, который после освобождения по рации начал смеяться над нами? Конечно, некоторых, может и действительно поменяли на наших пленных, но, если верить Саркису, его просто отпустили, повинуясь какому-то звонку из Москвы… Как они с нашими пленными обращаются, вы не раз убеждались. Но, учитывая намеки этого дашнака… – комбат кивком указал на Ашота, – если действительно его сведения окажутся важными, мы сохраним им жизнь, но в Баку отправлять не будем. Обменяем на своих пленных по расчету: голова за голову, или один боец – двое гражданских. Кроме этой суки! – он зло указал на снайпершу, которая, уловив его жест, в страхе сжалась в комок. – По мне, ей надо руки отрубить. То, что происходит между нами и армянами, это наше дело. А эта сука пришла убивать наших парней за деньги… Да, и еще… Будем менять лишь тех, кто не участвовал в расправах над мирным населением…

Все поняли, что хотел сказать командир. Карабах являлся маленьким пространством. Все, что происходило по обе стороны фронта, рано поздно становилось известным всем карабахцам, независимо от их национальной принадлежности…

– Пусть выскажется и Кара Керим, – закончил комбат.

Тот утвердительно кивнул.

Ашот зло усмехнулся:

– Значит они спасены. То, что я собираюсь сообщить вам, заставит в знак благодарности расчесать им волосы.

– Еще успеем. Кажется, ты совсем расслабился… – зло перебил его Хамзат.

Ашот беспокойно посмотрел на меня, после, на вновь блеснувший в руках Хамзата нож и побледнел.

– Но ты дал слово! Я знаю, ты всегда держишь слово, Ганмурат!

– Ты прав, мой бывший друг. Но за тобой остался один маленький должок. Сохраняя твою жизнь, жизнь твоей подруги во имя дружбы наших отцов, чьих мизинцев ты не стоишь, я ничего не обещал о сохранности твоих ушей…

Наши ребята резко замолчали. Наступившую тишину нарушил вой собаки, которая засунула длинную морду в палатку и тотчас отскочила, испугавшись резкого движения одного из присутствующих. Ашот растерянно посмотрел на Хамзата, который молча точил свой охотничий нож о речной камень, и перевел затравленный взгляд опять на меня.

– Не делай этого, брат!.. Не делай этого…

– Тут я бессилен. Тебе известны законы наших гор. Око за око, зуб за зуб… Голова за голову, а теперь, выходит, и ухо за ухо. Твой должок может простить только Хамзат. Но я не советую просить его об этом.

Ашот поднял голову и посмотрел на в упор смотревшего на него Хамзата, после опустил глаза:

– Пусть делает свое дело. Я не стану просить…

Хамзат подошел к нему. Аккуратно, не торопясь, начал резать уши Ашота. Тот даже не пикнул. Наконец, закончив свою месть, Хамзат завернул в тряпку свою кровавую добычу и засунул в боковой карман Ашота. Кровь ручьем лилась и обмочила его брюки.

Он не двигался. Молча сидел, уставившись в одну точку. Когда я приблизился, он поднял глаза и сказал:

– Знаю, что получил по счетам. Но, предвидя такой итог, отрезал бы твоему брату не уши, а голову…

Я не ответил. Порвав поданную мне чью-то рубашку на несколько кусков, я сжег их. После дымящую золу поднес к кровоточащим ранам.

Ашот усмехнулся:

– Что, боишься после чудесного спасения я умру от заражения крови, и все твои труды попасть в рай за благородство пропадут даром?

– Да, боюсь. Но не того… Хочу, чтобы и ты жил с этим, как Хамзат будет жить. Живи долго, каждый день переживая свое предательство заново, каждый день осмысливая небесную кару, постигшую тебя уже на этом свете…

Я перевязал ему раны. Потом они с комбатом долго беседовали. После мне показалось, что командир наш еще больше поседел.

На рассвете его отпустили. Перед этим он какое-то время провел со своей женщиной в соседней палатке. Слышалось только шептание и всхлипывание. Кстати, их раны обрабатывала прибывшая из соседнего батальона медсестра, так как у нас своей не было. После Ашот, прихрамывая, с помощью палки ушел, не простившись, и даже не взглянув на меня. Его сопровождал Хамзат, который провел пленного через наши посты и вывел к позициям армян. С Хамзатом он также расстался молча. И это правильно. Зачем лишние слова?

И о чем нам было говорить уже…

Наступившее молчание долго не смел