Бёдвильд спросила его:

– Как твои ноги?

Он ответил:

– Спасибо. Я мазал их снадобьем, что ты мне дала. Ониперестали болеть… почти совсем.

Бёдвильд села на каменную наковальню. Жилище мастеравыглядело пустым и необжитым – правду говорят люди, что не смогла стать уютнойни одна ещё на свете тюрьма! Бёдвильд коснулась пальцами ожерелья, блестевшегона груди:

– Трудно поверить, что и его сделал ты.

Волюнд кивнул.

– Ты права, Лебяжье-белая. Ты замечала, должно быть,что и соловей в клетке не поёт.

Бёдвильд вздохнула.

– Надо бы тебе убежать отсюда, Волюнд.

Он ответил:

– Раньше я ковал для всех, кому случалось меняпопросить, и люди обыкновенно оставались довольны. Но я не стану делать ничегостоящего, пока твой отец держит меня здесь.

Бёдвильд сказала уверенно:

– Ты убежишь. Я не знаю, как ты это сделаешь, но тыубежишь.

Волюнд пристально на неё посмотрел… Потом нагнулся, разрылсвою подстилку и вытащил что-то очень похожее на венок из густо заиндевевшейтравы. Он сдул с него мусор и сказал:

– Вот, возьми. Может, понравится. А не понравится,брось.

Это действительно был венок, и действительно из травы. Нотрава была серебряной и блестела, а чашечки цветов рождали золотистые отблескина стенах. Бёдвильд долго держала венок в руках и молчала – не могла выговоритьни слова. Потом несмело возложила его себе на голову и тотчас пожалела, чтопоблизости не было миски с водой или хоть лужи – поглядеться!

Волюнд наблюдал за нею, прищурив глаза.

Бёдвильд сняла венок и прошептала:

– Ты вправду волшебник…

Волюнд засмеялся:

– Просто я работал без цепей на руках. И думал о том,как подарю его тебе.

– Но где же ты взял золото и серебро?

– Это не серебро, а простое железо. Я вытащил звено изсвоих кандалов и не думаю, чтобы твой отец догадался их пересчитать. А золото,это кусочек бронзы от кольца, что в стене.

Бёдвильд гладила сверкающие травинки, и они не кололи ейрук.

– Но ведь я смогу носить его только здесь… Иначеоткроется, что я была у тебя.

Волюнд вспомнил о чём-то и сказал:

– Вот и твои братья навряд ли станут болтать о том, чтовидели меня без цепей.

Бёдвильд слово в слово передала ему историю с волшебнымтюленем.

– А не так уж они и приврали, – заметилкузнец. – Если вместо «тюлень» говорить «Волюнд», всё сходится. Яотказался ковать, и они принялись угрожать мне мечами. Я мог бы снять голову иодному, и другому!

Бёдвильд тихо сказала:

– Но ты ведь дал им уйти.

Волюнд долго молчал, потом ответил так же тихо:

– Я потому и решил тогда продлить свою жизнь, что знал:вы, дети Нидуда, рано или поздно не утерпите и явитесь сюда, несмотря назапрет. Я думал убить всех вас и тем отомстить. Но первым пришёл Сакси, и уменя не поднялась на него рука. Он привёз мне палку для костыля, и я вспомнил,как тогда, в конюшне, он не испугался и не стал издеваться… А потом приехалаты… А вчера я просто подумал, что у этих молодых волков есть сестра, которая,наверное, их любит…

Бёдвильд, потрясенная его словами, ничего не ответила. Он жесказал:

– Мне нечем тебя угостить, кроме овсянки…

Потом они снова вышли наружу, на яркий солнечный свет. ИВолюнд сказал:

– Мне кажется, ты не шутила, говоря, что я отсюдаубегу.

Бёдвильд ответила, глядя в солнечную морскую даль:

– Кто же, лишённый свободы, не пожелает её вернуть…

Волюнд проговорил:

– Когда ты впервые здесь появилась, дикие лебеди летелина юг, и я думал, что у меня сердце разорвётся от их голосов. Скоро они полетятобратно на север, туда, где я жил. В нашем краю множество лесных озёр, и онисвёркают на солнце, как серебряные щиты. Там живёт весь мой род…

Бёдвильд невольно припомнила слова отца о могущественной имстительной родне.

– Кто они, Волюнд?

Волюнд ответил:

– В том краю моего отца называют конунгом. Мало похож яна сына конунга, особенно теперь!.. А ещё у меня есть мать и двое братьев,отважных, как орлы на древесных ветвях… Слагфильд и Эгиль… Мы часто бродили полесам все втроём, пока они не женились. Однажды мы пришли на большое озеро ипоставили там дом, а я ещё кузню. Мы назвали это озеро Ульвсъяр – Волчьим,потому что там охотилась стая волков. У них было два вожака – страшные звери.Вышло так, что мы застрелили обоих, и тут-то Эгиль спросил, а может, это былиГёри и Фрёки – Алчный и Жадный, волки Одина, Отца Богов? Братьев ждали доманевесты, вот я и сказал, что приму гнев Одина на себя. Одину ведь и без того неза что было меня любить, я же не воин. Хотя и трусом меня пока ещё не называли…

– Хильдинг ярл назвал тебя так, потому что ты выбралжизнь, а не смерть.

Кузнец ничуть не обиделся.

– Что он понимает, этот Хильдинг… Да какая мне разница,что там сорвётся у него с языка. Вот если бы ты сказала, что я трус, я,пожалуй, начал бы думать.

Они замолчали. Они стояли рядом, и морская синева сливаласьу горизонта с морозной синевой небес.

Нидуд конунг сам встретил Бёдвильд на берегу – а с ним двоеего старших сыновей и Рандвер. А сзади вертелся озабоченный Сакси.

Парни высадили её на берег и вытащили лодку, и Нидуд сказал:

– Я спрашивал Сакси, куда это ты подевалась, и онутверждал, что ты поехала вверх по фиорду. А ты появилась со стороны моря. Гдеже ты была?

Бёдвильд ответила со смелостью, которой и сама не могла быобъяснить:

– Я ездила поискать волшебного тюленя, с которым билисьмои братья.

Ее глаза ярко блестели – должно быть, от ветра и солнца,искрившегося в волнах. Нидуд спросил с интересом:

– Ну и как, нашла ты его?

Она ответила:

– Мне показалось, я его видела.

– А зачем ты его искала? Ты надеялась его добыть?..

Сказав так, конунг первым расхохотался, и Рандвер подхватилего смех: женщине надеяться на удачу там, где оплошали два таких удальца!..Близнецы же переглянулись. Но у обоих рыльца были уж очень в пуху, и онипромолчали. А у Бёдвильд где-то глубоко в сердце парило ей одной ведомоесчастье. Она поедет на остров снова. И ещё. И ещё!

Отшумел весёлый Йоль, и гости, званые и незваные,разъехались по домам. Уехал Атли конунг в свою долину, за горный хребет. И дажеЭйстейн скальд, который нигде не имел родного угла и которого Нидуд всяческиуговаривал остаться, и тот отправился куда-то в иные места… Только для Рандверапраздник словно бы не кончался. По-прежнему жил он у Нидуда в длинном доме,по-прежнему садился за стол рядом с Бёдвильд. И по-прежнему все улыбались,глядя на них двоих, и особенно потому, что Бёдвильд редко поднимала глаза.