Сперва она так и подскакивала при каждом его неожиданномдвижении. Но постепенно усталость и тепло одолели её, и она задремала…

Голос Волюнда заставил её очнуться.

– Возьми своё кольцо, Лебяжье-белая…

Вздрогнув, Бёдвильд открыла глаза. Волюнд протягивал ейкольцо, насаженное на гибкий прут. Она взяла его и надела на палец.

Кто не знал о поломке, ни за что не догадался бы о ней теперь.Кто знал – сказал бы, что кольцо от умелой починки стало едва ли не лучше. Какпрежде, радовали глаз блестящие грани и тонкий узор, сплетённый из невесомыхзолотых нитей… Бёдвильд не могла оторвать глаз.

– Возьми и застёжку, конунгова дочь, не то позабудешь.

Бёдвильд не глядя потянулась за фибулой… и железные клещисомкнулись у неё на запястье! Бёдвильд даже не вскрикнула…

Не было больше хозяйской дочери и раба. Был победитель,взявший добычу. И пленница у его ног.

Бёдвильд смотрела на него круглыми от ужаса глазами. Волюндстоял над ней – цепко стоял на изувеченных ногах, придерживая свои кандалы…Наконец Бёдвильд выдавила из себя:

– Что… ты… задумал?..

Волюнд засмеялся. Бёдвильд никогда в жизни не слышала ничегоболее страшного. Он сказал:

– Нидуд, старый волк, тебе родной отец. А Хлёд иЭскхере, его волчата, твои любимые братья. Так что, по-твоему, у меня на уме?

Бёдвильд всхлипнула.

– Сакси… ты… ты не тронул его… я…

Волюнд огрызнулся:

– Я вижу, тебе было бы легче, если бы ты нашла здесьего череп, оправленный в серебро!

Бёдвильд съёжилась, всё тело охватил ледяной холод. Страшнокончалась её жизнь, ещё толком и не начавшаяся…

Какое-то время Волюнд молча разглядывал беспомощнуюконунгову дочь. А потом усталым движением опустился на мох и застыл в той жепозе, в которой сидел, когда Бёдвильд вошла. Его ноги касались её подогнутыхколен. Он сказал:

– Прости меня, Бёдвильд. Я должен был знать с самогоначала, что не смогу причинить тебе зла.

Он протянул ей фибулу на ладони, и ладонь была тёплая и твёрдаяот мозолей, как ясеневая доска. Бёдвильд взяла пряжку и застегнула у себя наплече.

Волюнд к ней больше не обращался; наверное, он ждал, чтобыона ушла и оставила его одного. Бёдвильд подобрала с пола принесённый с собойузелок и распутала туго стянутые концы. Она сказала:

– Вот возьми, это мёд… А этим ты, если хочешь, можешьпомазать свои ноги…

Волюнд не ответил. Он смотрел в огонь, и глаза у него былипустые. Но когда Бёдвильд направилась к двери, он сказал ей, не поворачиваяголовы:

– Приезжай ещё…

Наверное, на сей раз Волюнд не захотел договариваться светром – Бёдвильд поворачивала свою лодочку то так, то этак, хитростью побеждаяего встречный напор.

Берег высился впереди сплошной тёмной громадой, но Бёдвильд,выросшая у моря, заблудиться не боялась. Уже почти достигнув сторожевых скалфиорда, она обернулась назад, туда, где остался остров Севарстёд, а на нёмхижина и в ней Волюнд, – и что же увидела!

Нацеленные в прибрежную темноту, прямо на неё шли трикорабля. Они не несли парусов, и лишь вёсла, послушные сильным рукам гребцов,мерно вспахивали море… Потом луна ярко осветила драконью голову, украшавшую носпередней лодьи. И силуэт человека, стоявшего рядом с драконом, – высокую,широкоплечую фигуру отца!

Бёдвильд так стремительно переложила руль, что парус хлопнулу неё над головой. Лодочка черпнула бортом воды, но не опрокинулась и резвеерезвого побежала навстречу подходившему кораблю.

– Отец!.. – во всё горло закричалаБёдвильд. – Нидуд конунг!..

Голос её сорвался.

– Бёдвильд! – удивлённо и радостно откликнулись скорабля. – Бёдвильд!..

Гребцы ещё несколько раз ударили длинными вёслами, потомподняли их вверх. Бёдвильд схватилась за протянутые руки. Её живо втащили влодью, и она тут же оказалась в объятиях отца. А лодочку отвели за корму и тампривязали.

– У кого ещё есть подобная дочь! – говорил Нидуд,растроганно гладя её по голове. – Какой ещё конунг похвастается, что егодочь среди ночи прыгнула в лодку и отправилась его встречать!..

Бёдвильд блаженно прижималась к его груди и не разубеждалаего.

Ни Хильдинг, ни Трюд так и не догадались об истиннойпричине, погнавшей Бёдвильд в ночное путешествие по морю… Сам конунг до тогогордился её поступком, что и не подумал подробно её расспросить, и говоритьнеправду не пришлось.

Единственным, кто сразу же её раскусил, оказался маленькийСакси. На следующий же день он отозвал её в сторонку:

– Бёдвильд, я, по-моему, что-то про тебя знаю…

У неё пробежал по спине холодок:

– Что же ты знаешь, братец?

Сакси хитро покачал головой и сказал:

– Теперь, если мы поссоримся, мы сможем рассказать другпро друга. И здорово же нам обоим влетит…

Бёдвильд ответила:

– Мне совсем не хотелось бы ссориться с тобой, Сакси.

Он вздохнул:

– И мне с тобой, сестрица.

Бёдвильд сказала:

– Но если это всё-таки случится, можно ли мне попроситьтебя промолчать о том, что ты, как тебе кажется, знаешь?

Сакси нахмурился.

– Значит, тебе можно говорить, а мне нельзя?

– Я-то не скажу, – ответила Бёдвильд, и он знал,что так оно и будет. – Но вот если ты проболтаешься, мне придётся хуже,чем пришлось бы тебе, если бы это я проболталась.

– Почему?

Бёдвильд сказала:

– Не знаю. Просто мне будет плохо, вот и всё.

Тогда Сакси поднял голову и гордо сказал:

– Клянусь тебе бортом лодьи, пусть он отвалится у неёпосреди моря. Клянусь тебе краем щита, пусть он рассыплется в прах от первогоже удара. Клянусь тебе конским хребтом, пусть он меня не снесёт. И ещё стальюмеча – пусть я никогда не возьму его в руки, если хоть полслова скажукому-нибудь обо всём этом деле!

В ту осеннюю ночь, на борту боевого корабля, не было ничегопрекраснее рук отца, лежавших на её плечах, – рук добрых, сильных, родных!И заскорузлой кожаной куртки, к которой она прижималась лицом, ощущая идущий отнеё запах всех солёных морских ветров…

Но золотое колечко оставалось на своём месте. И иногдасловно бы тихонько сжимало её палец, напоминая: я здесь…

Бёдвильд помнила.

Иногда она поглядывала в сторону моря. Туда, где в осеннихдождях, а потом в зимних метелях угадывались хмурые скалы острова Севарстёд. Ией казалось, будто кто-то смотрел с этих скал на серые морские волны и ждал,дождаться не мог маленького паруса, сшитого из старого плаща…